— Не уходите — не уходите — не уходите, Сергей, мы сейчас, — выговорила Лена, схватила зеленоглазого за руку и повела его вверх, платить за такси.

Он оглянулся, посмотрел на меня растерянно — но Лена тащила его вперед и вверх.

— Где я был — лечился, — раздался его негромкий голос.

— А телефон!

— Зарядка у тебя в чемодане, телефон зарыт в землю…

— Ты же вышвырнул меня на дорогу и унесся куда-то!.. Как ты мог так сделать — я бы от тебя не отходила, я бы…

— Не на дорогу, а на бензоколонке… И у тебя были почти все наши деньги… — еле слышно донесся его голос с лестницы. — А у меня…

И они скрылись там, наверху.

Вот, значит, что он сделал. Опять же — очень грамотно. Ну, то есть скрываться с места происшествия нехорошо, но уж если скрылся, то дальше всё логично.

Сотрясение мозга, рана. Надо найти хоть медсестру. Потом отлежаться. Ищут двоих? Лучше разделиться. И в любом случае вывести Лену из-под удара. Что касается головы, то обратиться за помощью здесь можно к кому угодно. Даже без денег. Помогут без лишних слов и никому не скажут. Остальное, типа деда Умберто — ну, наверняка у него был какой-то план. В целом — отлично.

Может, и без меня бы как-то обошелся.

Не уходить, просит Лена? А зачем, собственно, оставаться?

Я повернулся к Джоззи:

— Вот теперь и правда конец. Не считая того, что тебе надо переодеться. Дать мою рубашку? Тебе пойдет. И выйдем, что ли, на улицу, погуляем спокойно…

— Не прощу никогда, — сообщила мне она.

* * *

Боже ты мой, как она шла — будто вернулась к себе в цирк. Походкой розовой пантеры, иногда поворачивая голову и плечи к прохожим и скромно хлопая ресницами.

Некоторые прохожие, наверное, даже оборачивались оторопело ей вслед. Особенно мужчины.

Она всё понимает, конечно. Или понимает самое главное. Но это не значит, что «уомо» — мужчина — не заслуживает небольшой показательной трепки. Просто для профилактики.

— Джоззи, — сказал я, наконец, раздраженным и несчастным голосом.

— Ля-ля-ля, — отозвалась она немилосердно. — Да, мое сердце. Я вся твоя и внимательно тебя слушаю. Внимательно-внимательно.

— Джоззи, — начал я снова и в бессилии потряс руками в воздухе (на правой висела сама Джоззи, но кисть была свободна). — Джоззи…

— Ля-ля-ля!..

А, вот теперь я знаю, чем ее взять.

— Джоззи, ла патриа! — сказал я трагическим голосом эфиопского царя Амонасро из «Аиды». — Родина!

И показал пальцем назад, туда, откуда мы вышли.

— Ах, ла патриа! — мстительно восхитилась Джоззи. — Значит, она у тебя вот такая — с синяком на заднице?

Но потом до нее дошло, что лучше было помолчать. Итальянцы вообще-то на эту тему не шутят. Джоззи вздохнула и пошла уже нормальной походкой. Погладила меня по руке и пробормотала что-то вроде «бедный ты мой, бедный».

А я посмотрел на нее и сказал по-русски, совершенно не желая, чтобы она меня поняла:

— А ведь это всё скоро кончится. Ты уедешь к себе в Милан, станешь звездой, у тебя будет другая жизнь. Да ведь ты уже звезда, моя дорогая. И не вечно ты будешь тут петь на виноградниках.

— Милано! — ответила мне Джоззи, уцепившись за единственное понятное ей слово. — Серджио, я как раз вчера думала: а тебе очень пойдет титул. Например, синьор профессоре. В Милане, на энологическом. Ты что думаешь — ты не сможешь там вести какой-нибудь спецкурс?

— Я? Профессоре? Ну, спецкурс вообще-то не исключается. Основы науки писать о вине. Почему нет?

— Почему нет! Ну, а пока что — пойдем-ка к фуникулеру. По-моему, я заслуживаю того, чтобы и меня, наконец-то, повели в «Жирную пальму». И даже очень заслуживаю. Боже мой, я ведь ангел терпения, я совсем не ревнива — я у тебя просто сокровище! И кусок мяса в пасть такому сокровищу в самый раз.

Эпилог

— Господин дегустатор! — встретил меня у ворот охранник гольф-клуба. — Синьор Серджио! Мне так неудобно… Но у нас всё заказано под специальную встречу. Весь ресторан. Что я могу для вас?..

— Да ничего, Джулио, — успокоил его я. — Меня пригласили во-он те два синьора. Правда, не сказали точно, когда мне приходить.

Последняя фраза возникла оттого, что — как я видел через двор клуба — два синьора увидели меня и не обрадовались ничуть.

— Серега, ты нарочно? — обратился ко мне подбежавший Шура, точно Шура, со сломанным носом. — Ну, ты умеешь попасть в нужный момент. Ну, ты даешь.

Иван ко мне не подходил, он стоял в стратегической точке двора и напряженно говорил что-то в рацию. И в мою сторону только посматривал.

А у деревянных перил ступеней, которые вели на веранду, застыли два тролля — в знакомом камуфляже, чистом и отглаженном, включавшем пятнистую бейсболку на бритой голове. Оба смотрели прямо на меня, один… ну, представьте шимпанзе, способного вытянуть губы трубочкой в сторону. Там у него был еле заметный микрофончик, полупрозрачный витой провод от него вел куда-то за ухо. Он, похоже, пытался этот микрофончик поцеловать, шевеля губами.

Это что, он беседует с Иваном? На расстоянии в десять метров друг от друга?

Я помахал троллям. Они не ответили. Но узнали, родные.

Тут у Шуры тоже что-то квакнуло в рации. Такого искрения эфира в старом, добром гольф-клубе, наверное, не было давно.

— …машину, машину! — услышал я шипящий голос откуда-то из его уха. Надо же так орать!

— Серега, тачку уберешь от входа быстронах, да? Вон туда, пятнадцать метров от ворот.

То, что меня не пустят внутрь, я уже понял, хотя можно было бы и повозражать, просто чтобы осложнить жизнь троллям — но…

— Серега, ну клиент же подъезжает, вот сейчас будет здесь! Мне что, застрелиться, чтобы ты понял?

Я не стал дальше загораживать клиенту въезд — отогнал табуретку подальше, но сам вышел и нагло приблизился к Шуре. Эфир заискрился снова, все обменялись репликами. Российская группа прикрытия важного мероприятия пополнилась по итогам этого обмена дополнительным человеком — мной.

Стало тихо. Курить было нельзя (Шуре, а из солидарности и мне). Мы с ним, получалось, охраняли внешние подступы к ключевой точке, а Иван с троллями — внутренние. И всем было хорошо.

Наклонный мир, вздымавшийся к вершине вулкана, звенел голосами птиц и кузнечиков, они напрочь заглушили бесшумные моторы двух черных лимузинов, внезапно выплывших из-за поворота. Эти диваны на колесах проскользнули мимо нас с Шурой в ворота и замерли у подножия деревянной лестницы.

Там, за ее перилами, как две кобры, возникли две седые головы — крепкие краснолицые американские дедушки, один держал в руке высокий бокал пива, потом, подумав, все-таки поставил его на невидимый отсюда стол. С неподражаемыми американскими улыбками они двинулись, касаясь на всякий случай перил, вниз, к гравию площадки. Оба — в джинсах, клетчатых рубашках, у одного за плечами даже висела на шнурке светлая шляпа. Они настоящие. Этого не подделаешь.