Хардести решил не мешкая отнести свой чек в надежный банк, с тем чтобы в нужное время купить на эти деньги билет и отправиться в Италию на одном из огромных, оповещавших низкими гудками о своем отплытии теплоходов, которые казались ему каноэ, плавающими по мельничному пруду. В Сан-Франциско банки походили на дворцы, и в этом не было ничего удивительного или странного. В Нью-Йорке же они напоминали своим видом соборы, и это, конечно же, было неправильно. Если бы правительство издало закон, обязывающий каждый второй банк стать церковью, а каждого второго вице-президента – клириком, Нью-Йорк в тот же миг превратился бы в центр христианства. С этой забавной мыслью Хардести положил свой чек на полированную мраморную стойку филиала банка «Гудзон энд Атлантик Траст» на Десятой стрит. Взглянув на чек, банковский служащий довольно фыркнул и произнес:
– Мы такие чеки не берем. Этим утром мы получили по телексу распоряжение, согласно которому мы не должны принимать чеков банка «Харвестерс-энд-Плантерс» города Сент-Луис. Похоже, этот банк лопнул. Я рекомендовал бы вам сходить в наш главный офис на Уолл-стрит. Они помогут вам прояснить ситуацию.
Это осложнение несколько отрезвило Хардести. Он направился в правление банка «Гудзон-энд-Атлантик Траст», находившееся в финансовом районе, и вновь испытал несказанное удивление, увидев под ногами кремовую мраморную плитку, по которой из департамента в департамент разъезжали на своих велосипедах многочисленные посыльные.
Служащий банка, которому сразу же не понравился вид Хардести, показал ему газету, в которой сообщалось о том, что банк в Сент-Луисе приказал долго жить.
– У вас есть три возможности, – заметил клерк. – Вы можете сохранить чек и тем самым выступить в роли кредитора, памятуя о том, что рано или поздно этот банк вновь может встать на ноги, вы можете продать его нам как акцепт, исходя из курса полтора цента за доллар, и, наконец, вы можете просто-напросто порвать его.
Хардести решил арендовать для хранения дискредитированного чека банковскую ячейку, надеясь на то, что лет через двадцать тот, подобно цикаде, научится летать. Он решил оставить в ней и свое блюдо, поскольку не хотел бесконечно таскать его с собой по городу, в котором, по слухам, каждый десятый житель являлся вором.
Глубоко-глубоко под мраморными полами пшеничного цвета находились выложенные мрамором палаты и отделенные друг от друга решетками отсеки. Хардести оказался в маленькой комнатке с огромным железным сейфом, в который он и положил свое блюдо и чек. Ему казалось, что он попал в подземный тибетский монастырь, – отовсюду слышались неясное бормотание и шепот. Несколько десятков мужчин средних лет, находившихся в таких же, как у него, отсеках, хриплыми от волнения голосами пересчитывали свои купоны и сертификаты. Он откинулся на спинку кресла и раскурил трубку. Шепот и шелест купюр были такими же мирными и спокойными, как плеск волн. Раздававшийся время от времени грохот стальных решеток и скрежет открывающихся и закрывающихся замков отзывались долгим эхом, жужжание дисков на дверках походило на мурлыканье кота. Хардести сидел в крошечном отсеке, глядя, как поднимается к потолку дым его трубки, и думая о том, что же он будет делать теперь.
В кармане у него лежало большое письмо, написанное им под диктовку госпожи Геймли. Для того чтобы понять его смысл, Хардести пришлось бы обложиться множеством словарей. Оно представляло собой нечто вроде рунической оды с вкраплениями самых банальных слухов, цитат, рецептов и рассказов о полях, озере и животных (о Хряке Гролье, о Гусыне Конкордии и так далее).
Госпожа Геймли отвела его в сторонку и продиктовала письмо, взяв с него слово вручить его адресату самолично, поскольку, как она сказала, «кохирайская почта гетерономна и необычайно игрива». Основная проблема заключалась в том, что госпожа Геймли не имела ни малейшего понятия о том, где именно находилась ее дочь Вирджиния. Тем не менее она заставила его поклясться в том, что он не уедет из Нью-Йорка до тех пор, пока не выполнит ее поручение. Когда Хардести спросил у госпожи Геймли, как он должен будет поступить в случае, если ему все-таки не удастся разыскать Вирджинию, та ответила просто и определенно: «Продолжать поиски». Он не собирался надолго задерживаться в этом городе и уже начинал жалеть о данном обещании.
Стало темнеть. Люди потянулись в кафе и рестораны с наклонными стеклянными навесами, покрытыми снегом. Хардести старался не смотреть в их сторону и остановился только тогда, когда увидел перед собой библиотеку. Он находился в сокровенном сердце города, сотни миллионов островков которого делились на бесчисленные параграфы, главы, темы, слова и буквы. Его взгляд скользил по этим называемым буквами значкам, связывая их воедино. Хардести бродил между высокими книжными стеллажами главного читального зала, воображая, что он гуляет по городу. Столы, окружавшие центр зала, казались ему пародией на Центральный парк, тем более что на них стояли лампы зеленого цвета.
В то время как ученые приступили к своим обычным ночным трудам, Хардести занялся поисками Вирджинии Геймли. Он попал в родную стихию, он знал, что ему следует делать, и он испытывал необычайную бодрость, вызванную долгими скитаниями по холодным улицам. Первым делом он попытался найти Вирджинию Геймли в каталогах. Затем он отправился в регистратуру и попытался отыскать ее в адресных и в телефонных книгах. Судя по тому, что ее имя в них не значилось, телефона у нее не было. Хардести связался с полицейским управлением, однако и там ему ответили отказом, поскольку все сотрудники либо были заняты ловлей опасных преступников, либо дремали в патрульных машинах под мостами. И потом, какое им было дело до его проблем?
Перевернув все легкие камешки, он взялся за валуны. Поскольку госпожа Геймли не имела ни малейшего понятия о том, где может находиться ее дочь, Хардести решил для начала отыскать в фондах библиотеки всю информацию, имеющую отношение к городку Кохирайс. Он взял атлас, но не нашел городка с таким названием ни в указателе, ни на карте (судя по ней, на месте городка находилась пустошь, по которой протекали две безымянные речушки). Его не оказалось ни на детальных картах местности, ни в статистических обзорах, ни в исторических сводках.
Это название не значилось нигде. Примерно через полтора часа сотрудники оповестили читателей о том, что библиотека закрывается до утра. Вместе с другими читателями Хардести медленно побрел к гардеробу, пытаясь осмыслить результаты своих изысканий. Сделанный им вывод был достаточно правдоподобен и прост: если информации о городке Кохирайс нет в этом огромном книгохранилище, стало быть, ее нет нигде. Надевая пальто, он спросил у старого сотрудника, не знает ли тот, нет ли где-нибудь поблизости недорогой гостиницы.
– Я ограничен в средствах, – сказал Хардести. – Я согласился бы и на номер без душевой комнаты.
– В комнате и не должно быть душевой, – оживился сотрудник, не забывая нажимать на кнопку каждый раз, когда мимо его кабинки проходил кто-нибудь из читателей (он не умел и не хотел делать ничего иного). – Иначе в вашем номере было бы две комнаты, верно?
– Все правильно, – вздохнул Хардести. – Это вы верно заметили.