Увы, они были неутешительны: селение постепенно превращалось в развалины, напоминающие отдельные аулы в степях; на порогах мазанок, пол которых был устлан полусгнившим камышом, день и ночь сидели никому не нужные высохшие старики; женщины с закутанными в платки лицами с раннего утра уходили на хлопковые поля, мужчины пасли немногочисленный скот. На дорогах клубилась белая пыль, как бы затуманивая общую неприглядную картину.
– Послушай, сынок, нет ли для нас какой работы? Вшестером живем на пенсию матери. А мать вот-вот умрет, и сам я нездоров, сыну давно пора жениться, а где на калым деньги взять? – спрашивал его хозяин дома, шестидесятилетний Сабит, почти все время проводивший на лежанке из старых ковров, устроенной в тени большого карагача.
Строго говоря, насчет невесты для сына старик беспокоился напрасно. Брат Гульнары, семнадцатилетний Надир, вот уж год как ушел из дому с бродячим цирком, невесть как забредшим в это заброшенное селение. Юноша, который ни разу в жизни не видел даже простого карточного фокуса, был поражен нехитрыми трюками факира, искусством канатоходца, жонглера, укротителя питона… очаровательной танцовщицей на барабане…
О сыне давно не было вестей, но старик Сабит говорил о нем так, будто он вышел куда-нибудь к соседнему арыку.
Юра отвечал что-то, большей частью невпопад. Проблемы семьи, приютившей его, как-то не доходили до сознания молодого человека: его взгляд был прикован к босоногой хрупкой девушке – дочери хозяина, которой, казалось, нипочем были и нищета, и общее минорное настроение жителей деревни. Она на минуту выбегала из женской половины дома и, прикрывая платком нижнюю часть лица, быстро оглядывала Юру веселыми, черными, как антрацит, глазами. Волосы, тоже иссиня-черные, были заплетены в тугую россыпь косичек. Их было так много, что, когда Гульнара, взмахивая головой, взметала свои косички за секунду до того, как скрыться в доме, у Юры рябило в глазах.
Еще ни одна женщина в мире не производила на него такого острого впечатления. Сам того не замечая, он вскоре уже возил кистью по бумаге только для вида, а по-настоящему целыми днями занимался только тем, что прислушивался: не хлопнет ли дверь на женской половине, не раздастся ли ее быстрый говорок, который всегда заканчивался звонким и переливчатым, как серебряный колокольчик, смехом, не застучат ли по твердой земле ее босые пятки.
Он очень быстро понял, что девушку страшно интересует его работа, и намеренно садился так, чтобы она могла незаметно подглядывать за ним из тени алычи. У него был уже целый альбом ее портретов, и Юра очень хотел, чтобы Гульнара это заметила. И в конце концов он добился того, чего хотел: худенькая смуглая рука, высунувшись из рукава цветастого платья, тронула его за плечо:
– Эй… ты зачем меня рисуешь? На чужую бике смотреть нельзя!
– А ты, значит, чужая?
– Не твоя – значит, чужая.
– А может, моя?
Она убегала, и где-то в глубине двора снова слышался ее смех. «Красавица… жалко ее… завянет», – рассеянно думал Юра. За два месяца скитаний по Фергане он хорошо изучил, какая печальная судьба уготована каждой мало-мальски красивой девушке в кишлаках и аулах Средней Азии.
Тяжкий труд на полях, от восхода солнца до самого его заката, домашняя работа, которая немногим легче – ведь все здесь приходится делать вручную, на иссушающей жаре и в пыли. Вот почему женщины в отдаленных кишлаках так рано стареют и умирают – в основном из-за инфекционных болезней. И вот почему если девушка на выданье хоть сколько-нибудь хороша собой, то выйти замуж по любви ей почти никогда не удается.
Девять шансов из десяти, что такую девушку украдут.
Для многих современных джигитов украсть девушку – значит доказать свою доблесть. Богатые молодые люди снимают похищения на мобильные телефоны и с гордостью демонстрируют видео своим сверстникам.
Здесь это тоже не считается преступлением. В большинстве случаев главный стимул украсть невесту – банальные финансовые проблемы. Свадьба – удовольствие дорогое, а для многодетных семей это и вовсе грозит разорением.
Похищенные девушки редко бывают старше двадцати лет. Самым младшим невестам поневоле – всего тринадцать. Девушка может идти в школу – и вдруг подскакивают несколько молодых людей на конях или подъезжают на машине, хватают ее и увозят, часто в соседний кишлак. Родители могут не знать о судьбе дочери несколько недель – до тех пор пока она не даст согласие на брак. А жених, будь он хоть трижды косой и кривой, это согласие получит. Потому что нет большего позора для украденной девушки, чем вернуться обратно к родителям. В этом случае считаются опозоренными не только она сама, но и весь ее род.
У самого Сабита, хозяина дома, несмотря на бедность, было две жены.
– Понравилась женщина, ну и решил жениться. Первая сказала, мол, хочешь – бери вторую. Правда, родственники второй жены сначала возражали, а потом – нет, когда я ее умыкнул… – так он рассказывал о себе Юрию.
– Так вы ее украли?!
– А как же. Первая жена пригласила ее к себе, якобы поболтать, а потом двери и закрыла. Потом муллы подъехали, все обряды совершили. Месяц свадьбу гуляли! У моего отца было пять жен… А что, лучше, когда мужик бросает первую жену, чтобы жениться на другой?
Юра не знал, что на это ответить, и только неопределенно улыбался.
Время шло, художник закончил свои дела в Голибларе и не без сожаления готовился расстаться с гостеприимным домом Сабита. И именно в это время он заметил, как погас огонь во всегда блестящих глазах Гульнары. Она уже не подглядывала за ним из-за плеча, не старалась попасться ему на глаза, не слышно было ее серебристого смеха.
Юра и сам чувствовал огромную печаль оттого, что никогда ее больше не увидит.
И вот наступил день, когда художник уложил свой нехитрый скарб в дорожную сумку, перетянул мольберт ремнями и собрался в путь. Было ранее утро, горы вдали стояли, укутанные туманом. Пожав руку Сабиту, который, несмотря на наличие двух жен, предпочитал ночевать тут же, на лежанке под карагачом, Юра тронулся в путь.
Он прошел спящее селение, вышел на большую дорогу, пересек вброд ледяной горный ручей, небольшую рощицу и снова побрел по дороге, держа курс на остановку рейсового автобуса, который через пять-шесть часов мог бы довести его до Ташкента.
Но не прошло и часа с начала его пути, как за спиной парня послышался конский топот. Он оглянулся с удивлением – и узнал лучшего жеребца соседа Сабита, зажиточного старика Нязыма. Айран, так звали этого красивейшего коня, несся во весь опор, и на спине у него…
– Стой! Сто-о-оой!!! – закричал Юра и бросился навстречу коню.
Но мог бы этого и не делать: Гульнара сама остановила Айрана, как только поравнялась с Юрой. На ней были мужские, очевидно, братнины штаны и яхтак – распашная, подвязанная кушаком рубаха, которую, по всей видимости, тоже пришлось умыкнуть из того же гардероба.
Выпустив поводья, Гульнара с ходу, словно бросаясь в холодную воду, упала на руки Юры.