– Ну да?
– Да. Вы просто всего не знаете.
– И?
– Мне не нравится, что вы смотрите на все это с какой-то долей иронии. На самом деле это очень трагичная история, никому не пожелаю такое пережить… Это был какой-то кадр из зарубежного боевика: через двенадцать лет – через целую жизнь! – в моей жизни снова появилась Гульнара – женщина, которую я действительно, по-настоящему любил… и с которой столько пережил. Это даже сравнить нельзя с тем, что у нас было с Еленой! Я чуть с ума не сошел. При одной только мысли, что все мы можем зажить одной семьей, у меня просто захватывало дух…
– Прекрасный план. Только вот каким образом вы рассчитывали вписать в него свою вторую жену? Ту, которая, собственно говоря, вырастила и воспитала Аню?
Стоянов молчал. Он сидел на диване, все так же устало привалившись к его спинке и как-то безнадежно опустив глаза. А может быть, это стыд мешал ему поднять на меня взгляд? Горький стыд…
– Я думал об этом… То есть мы вместе думали… И… и… я знаю, вам это покажется дикостью… И решили предложить ей денег. Много денег. Столько, сколько Елене хватило бы на всю жизнь…
– Ого! Откуда же такое богатство?
– Гульнара… Она теперь стала… как это говорят… богатая вдова.
– Вот как?
– Да. Расул умер, оставив ей целое состояние. Он так и не обзавелся наследником и пережил трех первых жен… И умер полгода назад, будучи очень состоятельным человеком. Причем состояние это вполне материальное: деньги, алмазы, недвижимость на европейских и панамских курортах… Это настоящее состояние, миллионное! И все оно перешло к Гульнаре.
Я была так удивлена, что сильно потерла лоб и уставилась на своего подследственного в немом обалдении. Образ некоего восточного басмача, который ходил в стеганом халате, заткнув за пояс камчу, и жил в затерянном среди гор нищем кишлаке, никак не монтировался у меня с представлением о миллионере, имеющем валютные счета в международных банках.
– Откуда же у этого Расула появились такие деньги? – спросила я, пристально глядя на Стоянова, который так и не поднял на меня глаз. – Только не надо мне говорить, будто он нажил их на торговле баранами!
– Нет, почему баранами?! – Наконец Юрий посмотрел на меня, и лицо его приобрело сосредоточенное выражение. – Не баранами. Расул был проводником – долгие годы он проводил по горным дорогам, минуя таможенные посты, афганские караваны. По два-три каравана в неделю. Нам с вами и представить трудно, какие это огромные деньги…
О нет, чуть было не сорвалось у меня с языка, как раз это я себе хорошо представляю! Проводник караванов, идущих в Узбекистан из Афганистана! Прекрасно известно, что за этим стоит: тысячи и тысячи тонн героина и опиума, который затем нелегально переправляется в Россию и другие европейские страны. Огромные. Просто колоссальные деньги! Прибыльный бизнес…
Еще в то время, когда я была бойцом спецназа, нашей группе приходилось перемещаться по горным тропам, вдоль которых располагались горные кишлаки, и останавливать караваны с большими партиями наркотиков, груженных на лошадей и ослов. Наркотики изготавливались в Афганистане из мака, которым засеяны там гигантские плантации. В этот бизнес были вовлечены тогда все: от простых проводников вроде Расула до работников спецслужб приграничных с Афганом стран. В тот раз, о котором я говорю, нашей группой только за один «заход» было изъято из оборота четыре тонны героина – и весь этот героин был афганского происхождения. А четыре тонны героина – это сорок миллионов доз, в то время как для формирования наркозависимости достаточно двух, максимум трех уколов…
Если Расул и в самом деле работал проводником, то ему и впрямь ничего не стоило за несколько лет сколотить себе княжеское состояние. Увы, Юрий, похоже, не врал .
– И этими деньгами вы хотели откупиться от Елены?
– «Откупиться»… – вскинул он голову. – Не откупиться, а отблагодарить!
Ах ты, гад… Отблагодарить! Женщину, которая растила твоего ребенка как своего собственного!
– Мы оба понимали, как ей будет тяжело… Но деньги, которые Гульнара готова была предложить за Аню… Их хватило бы Елене на всю жизнь.
– И что же, такое предложение было сделано?
– Да. Я пришел… к ней. К счастью, Ани дома не было, я был рад, зачем девочке знать все это? Елена тоже куда-то ушла, но ненадолго, я это понял по тому, что замок в двери был закрыт всего на один оборот. Я стал ждать ее, заодно решил забрать из дома все фотографии Ани. Зачем они Елене, правда? Я вынул альбомы из шкафа, и… вдруг хлопнула дверь – Лена вернулась. Не раздеваясь, она заглянула в комнату, на лице ее было написано изумление, она не ожидала застать меня дома – и тут я, не давая ей прийти в себя, взял ее руки в свои и сделал… сказал ей… в общем, предложение прозвучало. А Лена… она… Ей не понадобилось много времени, чтобы прийти в себя. Она резко толкнула меня в грудь, освободилась и перешла в оборону, уперев руки в бока и выплевывая мне прямо в лицо неистовые, дикие оскорбления – все, чем только женщина может обидеть мужчину, и наступала, все наступала на меня, обвиняя меня в предательстве, в подлости. Она кричала, что я – не человек! Я попятился в кухню… «Замолчи, замолчи!..» – но она не отступала и вызывающе запрокидывала голову с разметавшимися волосами – они падали ей на глаза, и тогда я видел только ее раскрытый, перекошенный в крике рот. Первый раз я видел, чтобы Елена кричала, я даже не знал, что она на это способна, что она знает и может сказать мне такие слова… Я почувствовал, что хочу только одного: пусть она умолкнет! Но она кричала, и в бессильном отчаянии я отступил к шкафу с посудой – дальше было некуда – и нащупал за спиной какой-то тяжелый предмет, и ударил… И тут она… ее крики оборвались сразу, как будто ее выключили. Она схватилась за голову обеими руками – а между пальцами уже появилась кровь, она стекала по рукавам ее плаща и вскоре хлынула широкой алой лентой, и Елена рухнула как подкошенная на пол в коридоре, уставив в стену напротив страшно открытые глаза. Я понял, что убил ее. Убил!
Стоянова начала бить крупная дрожь. Я смотрела на него без всякой жалости. Но этот человек был еще мне нужен. Подождав минуту-другую, я все-таки сходила в кухню, принесла стакан воды и выплеснула ее в это дрожащее лицо. Издав длинный, всхрипывающий звук, Стоянов прекратил истерику.
– Успокойся, Елена жива. Врачи говорят, что она будет жить. Но все, что пережили в этот день Елена и твоя дочь, остается на вашей совести, дорогие мои влюбленные… Где теперь твоя Гульнара?
– Она… она в гостинице. Мы решили, что без особой необходимости Гуля не будет выходить из номера.
– Ей что, угрожает опасность?
– Да, и очень серьезная. Клан ее родственников по мужу претендовал на часть наследства Расула. Причем на весьма значительную часть. Она уехала, не переговорив ни с кем из них, не уважив просьбу старейшин… Такого там не прощают.
– Почему же она с ними не переговорила?
– Она хотела, чтобы Ане, ее прямой наследнице, досталось как можно больше… Все эти годы Гуля не знала, что стало с ее единственной дочерью, но верила: она жива. Уехав из Узбекистана, Гуля первым делом наняла частного детектива. Им понадобилось три месяца, чтобы выйти на наш след.