Селиванова только смущенно улыбалась. Ничего она с собой не делала, это все любовь и воля богини. Но объяснять такие вещи товаркам? Пожалуй, не стоит. Девочки не были добры к ней, они не собирались выпускать ее из клетки отверженности. Не хотели относиться к ней иначе, чем к парии... Но им пришлось. Ведь значительнее внешних перемен, случившихся с Лизой, была перемена внутренняя. Девочка стала вести себя так, словно сознавала некую силу, стоящую у нее за спиной. Силу, которая в любой момент может наказать ее обидчиков... Серьезно наказать. Так малыш в песочнице говорит, надуваясь от гордости, детям старше и сильнее себя: «Вот я сейчас позову мамку, она вам задаст!» И те притихают, возвращают ему лопатку и грузовичок, потому что неплохо знают маму карапуза, самую скандальную тетку во дворе! Но ведь нет у Селивановой родителей, ее государство растит, так чего ж она задается?
Впрочем, Лиза согласилась открыть свой секрет самой назойливой, воображуле Ксеньке Корчак. Девочки в свободную минутку прогулялись до скалы Кошачьей, и Ксения вернулась оттуда уже немного другой... А там пошло-поехало, покатился с горы снежный ком, и к началу бархатного сезона не было в детском доме «Лучик» воспитанника, который не принес бы свое одинокое, жаждущее любви и ласки сердце к ногам всемогущей богини Эйи...
Как же взрослые ничего не заподозрили? А что им, спрашивается, подозревать? Поводов для беспокойства не было. Кривая успеваемости резко скакнула вверх, но это как раз совпало по времени с введением новейшей методики преподавания, так что и удивляться вроде не след. Дети стали опрятней и спокойней, не убегают, не грубят, не ссорятся, не дерутся, да ведь это от них и требуется, не так ли? У них какая-то новая, странная игра? Подумаешь, мы еще и не такое видали!
Все же руководство детского дома насторожилось. Директриса Мария Тимофеевна и завуч по воспитательной работе Людмила Александровна, закадычные подруги, прозванные Большая и Малая Медведицы, матерые педагоги, почувствовали, что дело нечисто, но подозрениями предпочитали делиться только друг с другом, в приватной беседе.
– Допустим, успеваемость улучшилась из-за новой методики, – рассуждала вслух Большая Медведица. – Только я ж, Людок, двадцать лет в педагогике! Сколько этих методик сменилось, лоботрясам как об стенку горох! Домашних-то хоть родители жучат, а этих ничем не пробьешь! И тут вдруг на-ка, подействовало!
Малая Медведица только вздыхала. В отличие от подруги, которая никогда в жизни даже не примерила розовые очки, Людмила Александровна в душе была идеалисткой с уклоном в мистику. Верила она в снежного человека, в чудовище озера Лох-Несс, в летающие тарелочки и прочую научно-фантастическую чушь. О внезапном повышении успеваемости Людмила Александровна высказывалась в том смысле, что явление это столь же необъяснимое, сколь несомненное. Вроде Тунгусского метеорита. Она особенно умилялась сверхъестественно хорошему поведению воспитанников.
– За столом – как графы! Раньше руки мыть не загонишь, теперь по три куска мыла в день истирают! Никто не курит! Не матерятся! Привелось, дожила я до светлого денечка!
– Смотри на вещи здраво, Людмила! Я вот слыхала, что на умственные способности хорошо влияет йод. А он – в море. Мы – на берегу. Вот и действует.
– Что ж он столько лет не действовал?!
– Твоя правда...
Начальство, что уровнем повыше, тоже не скрывало удивления. В «Лучик» заладили комиссии, но грозные проверяющие удалялись ни с чем. Не было никакого логичного объяснения тому, что педагогически запущенные ребята, сироты, дети алкоголиков из неблагополучных семей, стали вдруг хорошо учиться и еще лучше себя вести! Надо же как-то отреагировать! Учителей поощрили, директора наградили, детям подарили новые игрушки и пару телевизоров. Ах да – еще прислали группу ребят, с которыми никто не знал, что делать. Там, в «Лучике», – специалисты, посмотрим, придется ли им по зубам горсточка этих орешков!
Некоторые из новичков были буйными, некоторые – затюканными, но учились все одинаково худо. Однако после экскурсии в скалу Кошачью они перестали выделяться среди аборигенов «Лучика». Мария Тимофеевна не знала, что и думать. Она вообще как-то потерялась, утратила бойцовские качества и командный голос. Вроде и ни к чему грозиться и орать, если все в «Лучике» идет путем, верно? Полюбила директриса сидеть в саду на скамеечке, читать романы, мечтать и дремать. О чем думала она, греясь в ласковых лучах осеннего солнышка? О своей ли незадавшейся личной жизни? О том ли, что вот и красива была в юности, да и сейчас еще очень ничего, а не польстился никто? Или дело в характере? Резка и своенравна она с младых ногтей, а мужики любят хозяйственных тихонь.
О чем мечтала Большая Медведица, когда погружалась в сладкую дремоту, где витала? Но однажды ей не дали вздремнуть – пришел Витя Дорожный и разбудил. Тон мальчика встревожил директрису, а еще пуще напугало сказанное. Он лазил в скалу Кошачью, один? Какое вопиющее безобразие! Что? Клад? Какой клад? Все это фантазии!
Однако пошла за мальчиком. Ей не было страшно, она привыкла к официальному единовластию своему, к всемогуществу. Но когда вступила в проем незаметно для нее раскрывшегося тайного, темного хода – какая-то жуть навалилась. От идущего рядом мальчишки веяло силой и уверенностью, он явно не в первый раз сюда шел, хотя заросли шиповника возле скалы еще более буйно разрослись, скрыли протоптанную дорожку.
– Не бойтесь, – шепнул Витя. – Уже близко...
То, что увидела она, было страшно. Не в сверкающий несметными богатствами чертог вступила Мария Тимофеевна, но в преддверие ада, в зловонный склеп, насыщенный запахом тления и гнили. Камень сочился сукровицей, и в жуткой тишине слышались предсмертные, безнадежные жалобы и стоны. Она не успела вскрикнуть, не успела помыслить о бегстве, не успела рассмотреть существо, поднявшееся им навстречу со своего ложа. Мелькнуло только в зеленоватом полумраке огромное, гибкое тело, тело полукошки-полузмеи, и на оторопевшую директрису уставилась звериная морда, бывшая гнусной пародией на человеческое лицо... На женское лицо. И за секунду до того, как предаться всей душой непостижимому обаянию чудовища, Мария Тимофеевна успела внутренним оком прозреть истинную его сущность, непостижимую и несказанную, невыразимую даже в мыслях.
«О господи, это самка! Это самка, и она голодна!» – вот что успела подумать женщина.
И тут же все вокруг волшебным образом преобразилось.
Когда Виктор Иванович Орлов, бледный, с блуждающими глазами, встал на пороге детдомовской столовой и услышал тихий голос сына, окликавший его, он не понял и не расслышал того, что звучало в этом голосе.
Мальчишка был испуган, но пытался преодолеть свой страх. Витя сразу понял, что его увезут из Лучегорска. Увезут из-под ласкового, пристального взгляда Эйи, которая с каждым днем становилась все сильнее и могла уже видеть сквозь толщу камня и дарить такими милостями, о которых раньше и помыслить было нельзя! Его увезут в обычную жизнь, он станет мальчиком, каких много, и запрягут в лямку обыденности, и будут пичкать сладковатой кашицей родительской любви! Витя мог бы воспротивиться этому, мог бы отказаться от отца, наврать с три короба, уцепиться за порог дома. Мария Тимофеевна пособила бы ему, она теперь своя! Отчего же мальчик этого не сделал? Хотел, а не сделал, и даже сам окликнул отца? Оттого, что знал: так надо. Разлука будет короткой, странствие – недолгим. Он вернется и, может, приведет с собой еще кого-нибудь. Отца, или мать, или обоих. Богиня окрепла, ей требуется больше пищи.