– Что за телка? – удивленно крутанулся на месте Косых, обращаясь к Боброву. – Твоя?
– Мой телохранитель, – нехотя ответил тот.
– Да? – живо поворачиваясь ко мне и быстро окидывая оценивающим взглядом, уточнил Косых. – Шутишь?
– Нет, – мрачно сказал Бобров.
– Охотникова Евгения Максимовна, – сама представилась я, сухо глядя на Косых.
– А-а-а! – протянул тот, поскребя свою лысину и с досадой стряхивая с ладони капли дождя. – Как же, слышал! Давно мечтал познакомиться, кстати! И что, Сева, хорошо она тебя охраняет?
– Пока не жалуюсь, – процедил Бобров.
– А в остальном? – подмигнул он ему с сальной улыбкой.
– А остальное – не по моей части, – ответила за него я, глядя в противные, бледные глазки бывшего мента. – Так что? Договорились?
Косых еще раз окинул меня взглядом, сплюнул на землю и пошел к воротам. На ходу он обернулся и бросил:
– Благоразумная она у тебя, Сева. Учись.
Мы втроем двинулись следом. Косых сделал знак охранникам Балтера разойтись и пропустить нас. Все расступились, только Артем Разуваев окинул нас на прощание крайне недружелюбным взглядом. Радченко пошел в свой «Ягуар», Бобров устроился рядом со мной. Процессия покатила обратно в город.
Я молчала. Бобров первым разлепил губы.
– И все равно я ему не верю! – выдал он.
– Почему?
– Потому что Балтер – это такая сволочь, что… – начал заводиться Бобров.
– Всеволод Евгеньевич, если вами руководят одни чувства, то на них, увы, мы ничего не построим. Нужна логика и факты!
– Факты? – повернулся ко мне Бобров. – А они говорят сами за себя! Балтера нет в городе, так что он мог спокойно инсценировать эту стрельбу, не опасаясь за свою жизнь! А вставить два новых стекла – это для него пустяки. Вот и весь ущерб!
– Но Радченко тоже не было дома сегодня ночью, – заметила я. – Не подозреваете же вы его?
Бобров на миг застыл, потом выпалил:
– Я уже никому не верю! Только зачем ему это надо?
– А Балтеру зачем портить собственные окна? Если вы решите, что это не он, следовательно, и угроза исходит не от него. А значит, и магазин отдавать ему нет никакого смысла. Так?
Бобров призадумался. Мои аргументы произвели на него действие, и он надулся.
– И самое главное: пистолет, подброшенный в ваш кабинет! Возвращаемся к этому вопросу. Как Балтер мог его вам подбросить, если там бывают только ваши проверенные люди?
– Ну, мои – это условно мои! – сказал Бобров. – Любого из них можно перекупить! И нужно проверить эту компашку! – Он кивнул на ехавшую впереди «Ауди».
– То есть вы не доверяете собственной службе охраны, – кивнула я.
– Я никому не верю! – вскричал Бобров. – Никому! Все уроды! Все норовят подставить! Все!
– Тише, тише, успокойтесь! – повысила я голос. – У вас паранойя, кажется, начинается! Ночь в СИЗО на вас явно подействовала. Вам нужно отдохнуть, выспаться и прийти в себя. Иначе все может кончиться больницей.
– Вы меня в психопатии подозреваете? – возмутился Бобров.
– Я имела в виду кардиологическое отделение, – пояснила я. – Вы уже постоянно хватаетесь за сердце, а на лице часто болезненная гримаса. Значит, сердечко ваше дает сбои.
Бобров сник и вздохнул.
– Точно, – признался он. – Сердце шалит последнее время. А завтра еще похороны Мишки! А тут вся эта свистопляска! Стрельба, авария, арест! Свихнуться можно!
– Вот сейчас приедем к вам, выпейте лекарство и отправляйтесь спать, – посоветовала я. – Нечего вам из дома высовываться без толку. А дальше подумаем, что делать.
Бобров еще раз вздохнул и поудобнее устроился на кресле. Остаток дороги мы ехали молча. На одном из светофоров нас обогнал «Ягуар», и высунувшийся из окна Радченко сказал:
– Созвонимся, Сева.
– Созвонимся, – проворчал Бобров, закрывая глаза.
Дома он, наспех расцеловав выбежавшую его встречать Ларису, сразу собрался к себе.
– Сева! – с обидой проговорила супруга. – Я так тебя ждала!
– Всеволод Евгеньевич неважно себя чувствует, – оповестила ее я. – Я бы даже посоветовала вызвать ему врача.
– Что с тобой? – сейчас же всполошилась Лариса.
– Все в порядке, ничего страшного, не надо никакого врача, – отказался Бобров. – А Катя где?
– Распевается в своей комнате. У нее завтра концерт, ты помнишь?
– О господи! – закатил глаза к потолку Бобров. – Я совсем забыл! Вылетело из головы!
В эту минуту на лестницы показалась Камилла.
– Папочка! – прощебетала она, быстро перебирая длинными ногами и сбегая вниз. Чмокнув отца в щеку, она капризным голосом маленькой девочки заявила: – Папа, я не хочу выступать в золотистом платье, оно мне не идет! В «Галерее» я видела бирюзовое, оно гораздо лучше! Ты дашь мне денег?
– Твою мать! – неожиданно заорал Бобров. – Не успел отец порог переступить – сразу «дай денег»! Только и слышишь – «дай денег»! Дай денег! Всем от меня нужны только деньги! Погодите немного, умру – все ваше будет! Забирайте все к чертовой матери!
И он, ожесточенно топая ногами, прошагал к своей спальне и быстро заперся на ключ. Камилла и Лариса с округлившимися глазами смотрели на захлопнувшуюся дверь.
– Что это с ним? – испуганно спросила дочь.
– Я сама в шоке, – развела руками Лариса и повернулась ко мне.
– Просто Всеволод Евгеньевич перенервничал в последнее время, – пояснила я. – Эта стрельба, потом арест… к тому же не забывайте, что у него вчера убили сына. И неизвестно еще, чем кончится дело. Не трогайте его сейчас, просто дайте побыть одному и отдохнуть.
– У нас появился домашний психотерапевт, – с глупой детской язвительностью произнесла Камилла и, задрав нос, отправилась в свою комнату.
– Не сердитесь на нее, – извиняющимся голосом сказала Лариса. – Она тоже нервничает перед концертом. К тому же отец раньше никогда не разговаривал с ней в подобном тоне.
– Да ерунда! – усмехнулась я. – Обед скоро?
– Да, через пятнадцать минут. Сейчас я скажу Тамаре Михайловне, что мы все в сборе, – произнесла Лариса. – А вы уверены, что врач не нужен?
– Не уверена, – покачала я головой. – Поэтому в случае чего – не слушайте мужа и вызывайте «Скорую».
– У нас есть семейный врач, Сергей Иванович, – сообщила Лариса. – Лечит нас много лет.
– Тем лучше, – одобрила я и пошла к себе переодеваться.
У себя мне очень отчетливо было слышно, как распевается Камилла: комната, именуемая студией, находилась через стену от меня. Собственно, распевкой в прямом смысле это было сложно назвать, поскольку сама Камилла ничего не пела. Она бесконечно гоняла одну и ту же запись с единственной песней. У меня даже закралось подозрение, что делает она это только для того, чтобы запомнить текст и синхронно попадать в фонограмму.