Наконец из Тайной канцелярии была подана просьба лично государыне — дозволить подвергнуть злодейку пыткам, дабы вырвать у нее признание. Однако Екатерина, весьма пекущаяся о своем реноме просвещенной, европейской монархини, приказала поначалу попытаться усовестить узницу. В дом Салтыковой поселили священника, который еще четыре месяца обрабатывал помещицу. Толк с этой «обработки» был только один: избиения и истязания слуг прекратились. Намаявшись общаться с распутной, буйной, злословной Дарьей, священник объявил, что «сия дама погрязла в грехе» и добиться от нее раскаяния невозможно.
И вот наконец, спустя без малого два года после принятия челобитной от Ермолая Ильина и Алексея Савельева, то есть 17 мая 1764 года, на Дарью Николаевну Салтыкову было наконец заведено уголовное дело. Началось следствие. Первым призвали к допросу… Ермолая Ильина и принялись пенять ему, зачемде раньше не донес на «душегубицу и людоедицу свою госпожу». Ермолай ответствовал, что «по приказу помещицы, многих, взятых из разных деревень во двор, девок и женок бивал, во время чего и сама она, помещица, сверх их побои, тех же бивала, которые от тех побоев вскоре и умирали, но всех поименно, которая тогда бита, и после того, в какое время умерла и где каждая похоронена — того точно показать не может. А что она, помещица, ему, Ильину, так часто приказывала многих девок и женок бить и при том и сама их смертно бивала, и те девки и женки от таких ея смертных побои помирали, — о том он, Ильин, нигде не объявлял и не доносил, убоясь оной помещицы своей, а более того, что и прежние доносители: женка Василиса Нефедьева, Федор Иванов Сомин и Федот Михайлов Богомолов наказаны кнутом; то ежели б и он, Ильин, стал доносить, также ж был истязан или еще и в ссылку послан, чего опасаясь и не доносил».
Следствие длилось четыре года, и вот Юстицколлегия в 1768 году признала Дарью Салтыкову виновной в «законопреступных страстях ее» и удостоверила, что она «немалое число людей своих мужеска и женска пола бесчеловечно, мучительски убивала до смерти». «Немалое число» означало тридцать восемь человек. Убийство еще тридцати семи человек обоего пола и «блудное ее, Салтыковой, житие с капитаном Николаем Тютчевым» следствием доказаны не были. Юстицколлегия требовала для «людоедицы» смертной казни. Однако императрица Екатерина Алексеевна продолжала гордиться своим либерализмом. Указом от 12 июня 1768 года она приказала лишить Салтычиху дворянского сословия, всех званий, имущества, материнских прав и, поскольку столь усердное жестокосердие позорно и оскорбительно для особы женского пола, постановила «впредь именовать сие чудовище мущиною».
Кстати, во время следствия выяснились имена и личности покровителей и заступников Дарьи Салтыковой. Иные из них были отправлены в ссылку, иных приговорили к публичной порке, вырыванию ноздрей и последующей вечной каторге в Нерчинск. Саму же Дарью Салтыкову, которую теперь никто не именовал иначе как Салтычихою, 17 ноября 1768 года подвергли гражданской казни на Красной площади.
Происходило это так. Салтычиху возвели на эшафот, приковали цепями к позорному столбу и повесили на грудь табличку со словами «Мучительница и душегубица». После того, как она час выстояла при народном поношении, плевках и криках, ее заключили в яму под Соборной церковью Ивановского монастыря. Тюрьма сия была нарочно для нее вырыта, и здесь узница провела одиннадцать лет почти в полной темноте. Свечку в яму вносили только на время еды, которую подавал караульный. То ли он был недоумок и извращенец, то ли Салтычиха сохраняла еще прежнюю обольстительность свою, однако сего бедного караульного она обворожила и совратила — почти как давний любовник ее Тютчев, который ради спасения обворожил, хотя и не совратил, убогую девчушку Машу. Нет, выпустить Салтычиху на волю караульщик не мог, поскольку монастырь охранялся куда как строго, однако он украдкой тешилтаки ее жадную плоть, ибо именно воздержание было самым тяжким наказанием для этой особы, обуреваемой «законопреступными страстями». Ну а потом за свое невоздержание караульный был бит плетьми, разжалован и отправлен в каторгу, потому что последствия его деяния сказались слишком уж явно — усомниться, от кого вдруг затяжелела узница, было решительно невозможно. В положенное время Салтычиха разрешилась от бремени, но ребенок, понятное дело, был от нее отнят и отдан в дом призрения малолетних сирот, где след его и затерялся. Можно не сомневаться, что имени матери своей он так в жизни и не узнал.
Дарья же Салтыкова, вернее, Салтычиха, была переселена в особую клетку, нарочно для нее пристроенную к монастырскому собору. В клетке сей имелось закрывавшееся снаружи зеленой занавеской окно, через которое всяк желающий мог смотреть на преступницу. Здесь она провела больше двадцати лет. Правда, чрезмерное внимание узницу, со временем пришедшую в совершенно зверообразное состояние, очень раздражало. Случалось, она на любопытных «ругалась, плевалась и совала палку сквозь окно, обнаруживая тем свое закоренелое зверство».
Мучения этой мучительницы прекратились в 1801 году, после чего Салтычиху погребли в Донском монастыре рядом с другими членами семьи Салтыковых. Застенок же ее вместе с церковью был разобран в 1860 году.
А что же капитан Тютчев, бывший, хотя и невольный любовник сластолюбивой барыньки?
Николай Андреевич Тютчев вернулся в службу и был исправным офицером. Дослужился до секундмайора; избирался предводителем брянского дворянства.
Хоть он и начинал с женой с малого достатка, однако со временем нажил неплохие деньги. Поговаривали, что в основе его состояния лежало, как водится, преступление. И даже не одно: будто поначалу новый брянский помещик промышлял на большой дороге в компании самых верных своих крепостных, правда, только грабил, убивать никого не убивал. Ну, а когда набил мошну довольно и задумался о респектабельности, принялся скупать разорившиеся имения по соседству с собственным Овстугом. Поговаривали также, будто большую часть земель своих он вовсе не скупил, а оттягал по суду неправедным образом. Однако неведомо, правда ли все это или все же лгут люди.
У Тютчевых была большая семья — четверо сыновей и четыре дочери.
Когда во время следствия по делу Салтычихи Верхние Теплые Станы с селом Троицким «за долги» пустили на распродажу, Тютчев купил и их, увеличив таким образом подмосковную вотчину жены своей, Пелагеи Денисьевны. Теперь у Тютчевых были уже две тысячи семьсот семнадцать крепостных душ. Владения их оказались настолько значительны по числу принадлежащих им душ, что в 1812 году Пелагея Денисьевна снарядила от Теплых Станов сразу четырех ополченцев. К тому времени Николай Тютчев уже покинул этот мир, а его внуку Федору Тютчеву, будущему поэту, было девять лет. Позднее Федор Иванович Тютчев вспоминал, как незадолго до начала войны 1812 года отец водил своих старших сыновей, его и Николая, к Ивановскому монастырю, где показывал им небольшое, завешенное дерюжкой оконце, за которым в подвале более двадцати лет провела душегубица Салтычиха, некогда пылавшая к их деду неистовой «любовной страстию».