Лерон тогда смеялась, а про себя думала, что замужние бабы все же очень странные. То ревнуют мужей, надо или не надо, чуть ли не к березе придорожной, а то… лишь бы ко мне не лез, главное!
«Ну вот, — подумала она со слабой усмешкой. — Теперь, значит, и я стала настоящей замужней бабой…»
С этой мыслью Лерон заснула, а проснулась, когда Мишка принялся суматошно толкать ее в бок и просить прикрыться, потому что пришла ее мать за невестиной простыней. Лерон хотела надеть свое белое платье, но почему-то не нашла его — пришлось влезть в старенький халатик, Микка натянул брюки на голое тело, и оба они старались не смотреть на мать, которая украдкой плакала, снимая с постели окровавленную простыню и выкидывая ее в окошко, где ее уже подхватили замужние подруги Лерон (Настя была среди них) и раскинули на заборе, из-за которого раздались одобрительные крики. Запах невостребованного дерьма рассеялся, утонул в аромате цветущих яблоневых садов… этим ароматом была, как белым облаком, окутана вся деревня. Потом мать собрала завтрак, Лерон помылась и оделась и даже кое-что поклевала. Ее подташнивало, и двигалась она с некоторым усилием, потому что между ногами болело, и она отводила глаза от матери, а мать старательно не смотрела на нее. После завтрака они с Миккой вышли из дому и расцеловались с родней и подругами Лерон, которые собрались их проводить, и им помогли погрузить вещи в багажник, и Лерон удивилась, что ее вещей так мало, а мать сказала, что Микка не велел брать ничего старого, мол, у нее будет новый гардероб, а это все — полный отстой, и Лерон устало покачала головой, но спорить не стала, а потом они сели-таки в машину и отправились в свою новую жизнь, но, не доехав километров сто до нее, на повороте к Савелькам, мотор «Лексуса» вдруг зачихал, а потом автомобиль и вовсе встал…
И Микка пошел звонить в сервис, а Лерон сидела и вспоминала ночь, когда она вроде как стала женщиной.
…От воспоминаний ее оторвало возвращение мужа. Он был зол до того, что даже губы дрожали. Рванул дверцу, плюхнулся на сиденье, посмотрел на Лерон и в бешенстве сказал:
— Ты представляешь, что мне сказал этот мудак? Он выдал, что этот поиметый эвакуатор сможет приехать только завтра, с утра пораньше! У них заказов, типа, выше крыши. А я ему сказал, что мне, хоть ты тресни, надо быть дома к восьми вечера. И он заявил, чтобы я отбуксировал «Лексус» в Савельки к его дядьке, тут его дядька живет, оказывается, а сам добирался бы в город на электричке. Типа, как раз успею. Нет, ты представляешь, какая жуткая невезуха?! Это же просто уделаться с горя осталось, больше ничего!
Он был красен от ярости, пот градом катился со лба.
Лерон пошарила в сумке, достала пачечку с одноразовыми платочками и протянула один Микке.
— Слушай, — сказала она робко, — но ведь могло быть хуже.
— Да куда же хуже?! — взвизгнул Микка. — Что, млин, может быть хуже «Лексуса», который ломается через месяц после покупки?!
— Могло быть хуже, — мягко, но упрямо возразила Лерон. — Например, машина могла сломаться не около Савелек, где у твоего знакомого оказался дядька, а вообще в глухомани, где нам бы пришлось сидеть до завтра на шоссе, ожидая эвакуатора. И еще неизвестно, когда он на самом деле приехал бы! А тут… тут все очень хорошо сошлось. И Савельки — большая станция, где все электрички, идущие в город, останавливаются. То есть долго поезда не прождем…
Микка посмотрел на нее задумчиво, и лицо его чуть смягчилось.
— А ведь права была Ларисса, — сказал с улыбкой. — Мне повезло. Ты умная и красивая! Даже мудрая! У тебя практически нет недостатков. И это обнадеживает…
— Практически нет? А теоретически? — хихикнула Лерон, вдруг почувствовавшая себя совершенно счастливой.
Еще бы не почувствовать! Ведь Микка ее похвалил!
Но в это мгновение его лицо омрачилось:
— Теоретически — есть. И это огорчает. Ты любопытна, как и все женщины. А ведь для некоторых из них это плохо кончалось. Помнишь, одной даже нос на базаре оторвали… Ну ладно, позвоню я в Савельки этому дядьке, а дальше посмотрим, что будет.
И он, выбравшись из «Лексуса», снова пошел по шоссе ловить волну, а Лерон осталась в машине. Она призывала на помощь весь свой хваленый ум и даже мудрость, но ничего, ни-че-го-шень-ки понять в своей новой жизни не могла.
* * *
Поскольку против натуры, как говорится, не попрешь, а по натуре Алёна была авантюристкой, она немедленно начала задумывать, под видом кого можно проникнуть на шоу городских бизнес-леди. За одну из своих она не сойдет — во-первых, их в городе не такое уж огромное количество, они друг дружку знают как облупленных, а во-вторых, ну какая она бизнес-леди?! Может быть, железная… ее даже так называли когда-то, но на «бизнес» точно не тянет. Может быть, явиться в виде корреспондентши от какого-нибудь модного журнальчика, которые по идее просто обязаны пастись (аккредитоваться, по-научному говоря) на таких мероприятиях? Представиться какой-нибудь Фимой Собак (все равно никто из этих, нынешних-то, классику не читал, для них что Ксения, что Анфиса, что Фима, что Собак, что Собчак, что кто-нибудь еще — без разницы!), одеться этак гламурненько… Нет, пожалуй, не получится. Просто потому, что там наверняка найдется кто-нибудь, кто знаком с Алёной Дмитриевой. И провалится она, как неудачливая разведчица… Нет, лучше прийти в своем собственном обличии. Кого изумит, если писательница (самая, между прочим, издаваемая в Нижнем Горьком, как иногда местные жители называют свой именованный-переименованный город!) вдруг посетит светское мероприятие? Ищет материал для романа, чем же это плохо? По большому счету. Так и будет, потому что Алёна уже твердо решила, что непременно напишет детективный роман о своем разбитом носе… в смысле, о загадочном убийстве в кабине «Газели», о женщине в алой блузке… обо всем, короче, что вокруг этого уже накрутилось, накрутится и что накрутит она сама. Ну да, когда б вы знали, из какого сора растут стихи, не ведая стыда… а уж детективам-то сам бог велел расти из сора! Но все же проблема проникновения на вечеринку оставалась открытой. Нельзя же просто так прийти и сказать: «Здрасьте, я писательница Дмитриева, я тут среди вас пытаюсь найти возможного убийцу!» Нельзя. Ее просто не поймут.
Подумав хорошенько, Алёна позвонила своей приятельнице Марине, редактриссе газеты «Карьерист». По идее в городе не было мало-мальски знаменитого человека, которого Марина не знала бы и к которому не могла бы найти подход, ни единое событие из городской жизни не могло остаться ею незамеченным… ну что ж, Алёна рассчитала правильно, потому что Марина сразу воскликнула:
— А, понятно! Вам нужно прийти туда в качестве модели, вот что. И все будет шито-крыто.
— Это как? — озадачилась Алёна. — Платьица демонстрировать, что ли?
— Ну да.
— Но туда, как я понимаю, путь открыт только для этих самых бизнес-дамочек, которые свой товар рекламируют. А мне что рекламировать прикажете?
— Красоту, — безапелляционно изрекла Марина, которая и сама-то была очень красива, а вдобавок и великодушна… как всякая истинная, безусловная красавица, впрочем. — И еще фигуру с ногами. У них как раз проблема с моделями. Я вчера на заправке стояла рядом с Ладкой Куниной, она организацией этих шоу вплотную занимается, и она рассказывала: мол, рекламируют они сеть магазинов «Глория Мунди» — повседневная одежда, а в их коллекции не шире 48-го размера тряпки, да и те маломерки какие-то. Причем рост — какой надо, наш с вами рост! — Марина, которая тоже была 172 сантиметров в высоту, как и Алёна, гордо улыбнулась. — Ну а дамы не слишком оказались… такие все… мелкие. — Она показала ладонью на полметра от пола, хоть Алена и не могла этого видеть. — И Ладка просто в панике, говорит, неохота профессиональных моделек приглашать, смысл затеи в том, чтобы взрослые, состоявшиеся дамы выступали в роли манекенщиц. Я ей говорю, кликни клич среди журналисток, но не гламурных дур, а из нормальной прессы. Она чуть из машины от радости не выскочила. Думаю, она за вас обеими руками схватится, Алёна! Я ее выловлю сегодня по телефону, договорюсь и позвоню вам, хорошо? Только быстро не обещаю, у меня сдача номера, пожар такой, что не дай бог. Или поздно вечером, или утром сообщу результат. Вам до скольких можно звонить?