– Чур-тебя, чур, малышка! – замахал на нее Юрка толстыми ладошками и фальшиво рассмеялся, но глаза, господи, глаза оставались ледяными и мерзкими. – И в мыслях не было, как ты изволила выразиться, избавляться! Просто… Просто надо дать ему понять, что он тут лишний, и выкупить у него его долю.
– Просто? Как у тебя все просто! Он… Да с нас троих это дело началось!!! Мы как один организм были, Юрка, ты забыл?!
– Не забыл, – прошипел он, толстые губы побелели, и он добавил уже совсем тихо, чтобы она не слышала: – Мы и сейчас с ним один организм.
– Как можно говорить об этом, не понимаю! Это же… Это же откровенное кидалово, Юр! Он отдал всего себя. Да и продолжает отдавать! И работает иногда больше тебя и меня, вместе взятых! И в кресле генерального директора ты сидишь лишь потому, что у тебя на одну акцию больше, Юра-аа! Опомнись!!! Всего одна акция против Толькиных! И ведь надо ж, какое время выбрал… Когда дела в гору стремительно полезли. Какая пакость, какая пакость мысли твои, Юра…
Аня нервно заходила по кабинету. Она сжимала и разжимала руки, взмахивала головой, откидывая волосы на спину, гневно сжимала губы, не особо заботясь, что поведение ее может быть подозрительным.
Она была шокирована!!!
Когда и что она просмотрела в этом толстяке?! Как не заметила его вероломства?! Ну, всякое случается и в жизни, и в бизнесе: скандалы, разборки, дележ. Но она всегда считала, что они трое – это команда умных цивилизованных людей, которые всегда смогут договориться так же цивилизованно и корректно.
А тут вот такие вот дела!
– У меня не одна акция против Толькиных, как ты изволила выразиться. – Юрка выполз из-за стола и медленно двинулся жене навстречу, не сводя глаз с ее ног, облепленных тонкой тканью платья. – У меня еще твои акции, милая. Твои тридцать три, а вместе получается шестьдесят семь. Это солидный перевес в нашу пользу. Мы с тобой можем его задавить, милая. На раз-два-три задавить!
– Господи! Что он тебе сделал?! – Анна попятилась, уперлась икрами в край низкого дивана, не удержалась на высоких каблуках и рухнула на него.
– Он? Мне?! – Юрка раздвинул ноги, обхватывая своими коленками ее коленки и больно стискивая. – Он мне сделал очень много, малышка! Очень много гадкого и плохого. Но тебе лучше об этом не знать. Ты у нас порядочная, воспитанная девочка, так ведь?
Юркины пальцы схватили ее подбородок и задрали вверх, заставив Аню смотреть в его ледяные, странно равнодушные глаза. Пальцы второй руки начали стягивать платье с ее плеч.
– Так ты порядочная у меня девочка или нет?! – Платье с треском, но поддавалось. – Ты ничего не скрываешь от папочки, нет?! Тебя не за что наказывать, а?
– Нет, нет, Юра. – Аня замотала головой, пытаясь отодвинуться, вырваться, вернуть на место платье, спущенное уже до пояса.
– Вот и умница. Хорошо, что ты послушная девочка. И все понимаешь. – Юрка взялся за свой ремень. – А то я могу сделать тебе больно, очень больно. И тебе, и ему.
– Юрка, что ты делаешь?! – заныла Аня, когда брюки мужа упали на его ботинки. Она зажмурилась. – Я не хочу!!! Не сейчас и не здесь!!! Да и Милочка может войти.
– Милочка умная девочка, – буркнул Стахов и накрыл жену своим тяжелым плотным телом.
Домой они возвращались врозь.
Юрий покинул офис, лишь когда машина жены вырулила со стоянки. Только тогда он вытащил из шкафа свой длинный плащ, в подоле которого частенько путался и злился, но продолжал носить, потому что у Толика был точно такой же. Он натянул плащ на полные плечи, странно дернулся, будто озяб, перед зеркалом. Осмотрел себя внимательно, остался недоволен тем, что снова набрал вес и пуговица плаща в области талии сильно натянулась. И пошел прочь из кабинета.
– Мне можно идти домой, Юрий Иванович? – Милочка нервно улыбалась, досадливо наблюдая за стрелками часов, показывающими начало десятого вечера.
– Да, да, доклад подготовила?
Доклад она не печатала, он видел свои черновики под ее левым локтем.
– Д-да, я начала. – Милочка прикусила нижнюю губу. – Мне недолго, вы же знаете. И я…
– Вот доделаешь, тогда можешь быть свободна, – отрезал Стахов и ушел.
Доклад ему завтра был совсем не нужен. Время терпело. И не день, и не два. Но Милочке нужно было дать понять, кто в доме хозяин. Она что, думает, если с Толькой спит, то и привилегиями будет пользоваться? А вот хрен тебе, дорогуша! Нравится спать с ним, ради бога!
Царапает, конечно, что ему отказала в самом начале своей карьеры, но он пережил. Решил, что так даже лучше. Милка – глупая корова – совершенно не умеет притворяться. О том, что она переспала с Толиком, узнал, кажется, даже ленивый на следующий же день. И вот что бы было, переспи он с ней, а Анька узнай?! Да катастрофа! Анька ревнивая и гордая. Она бы не потерпела, что он у нее под носом роман с секретаршей крутит.
Нет, так даже лучше. Пускай Анатолий развлекается… пока.
Да, мешает, очень он мешает ему теперь. Теперь, когда дела поперли в гору и прибыль зашкаливает, Анохин был как кость в горле. Анька, дура, возмущается. Называет мужа подлым, вероломным. А он же ведь и о ее будущем печется. Неблагодарная! Толика она пожалела.
Он, конечно, не собирается сливать его прямо сейчас. Но кое-что в планах у него имеется. Кое-что вполне подходящее, чтобы и от соучредителя отделаться, и замаранным не оказаться. Всему свое время.
А что касается Аньки…
Стахов вдруг встал как вкопанный возле своего джипа, взглянул жадным ощупывающим взглядом на здание офиса с темными квадратами окон и светящимся сквозь огромные стеклянные двери фойе. Стоянка, сквер возле здания. Все, все здесь должно и будет принадлежать ему! Он это заслужил! Ему это слишком тяжело далось, чтобы с кем-то делить, чтобы кому-то дарить.
Анька переживет! Даже если их и связывают куда более тесные отношения, чем дружба, он думает, что жена переживет гибель Анохина.
А по-другому как? По-другому невозможно! Анохин – он же настырный, он не отступится, если будет жив.
Звонок на мобильный вывел его из оцепенения.
– Да? – осторожно и тихо отозвался Стахов, мгновенно узнав абонента.
– Что да?! Что да?! Как наши дела, спрашиваю??? – грубо и резко потребовал у него ответа человек.
– Все идет своим чередом.
– Каким, к хренам собачьим, чередом?! Ты чего, меня за лоха держишь, толстый??? – Человек принялся кашлять и материться. И чем больше матерился, тем сильнее кашлял. – Тебе, паскуда, сколько времени было дано, а?! Неделя!!! Что за неделю сделано?!
– Многое. Многое, поверь мне!
Стахов старался говорить и оставаться спокойным, хотя тело его под длинным плащом мгновенно превратилось в поплывшее желе. Но не мог же он на глазах охранника, вышедшего покурить на улицу, трястись и сипеть! Это и в отношении звонившего было неверным тоном. Тот, моментально узрев его слабость, станет давить именно на это место.