На следующий день о страхах и проблемах Эммы знал весь класс. Подружка, не смущаясь, выложила всем ее самые сокровенные тайны, скачала из Интернета на телефон стыдную сцену купания и первая принялась измываться. Мальчики грязно шутили по поводу ее наготы. Но больше всего одноклассников завела тема ее детских проблем. Каждый день кто-нибудь интересовался у Эммы, не описалась ли она ночью. Это было так больно и унизительно, что она замкнулась и воздвигла вокруг себя воображаемую стену. Стало легче, теперь ее больше не волновали пошлые шутки и подколки.
Видя ее равнодушие, одноклассники перестали доставать и оставили в покое, но с тех пор в душе Эммы поселился еще один страх – дикий, неуправляемый страх перед толпой. Она боялась спускаться в метро, пугалась шумных компаний, сторонилась людей. Боялась жить.
Мама таскала дочку к психиатрам, которые прописывали хвойные ванны и таблетки, от которых мутило и становилось сухо во рту, задавали глупые вопросы и пытались пролезть к ней в мозг. Таблетки Эмма научилась держать за щекой, до тех пор пока мама не потеряет бдительность, а потом спускала их в унитаз. Врачам научилась врать. Ей хотелось, чтобы ее оставили в покое и не трогали, но мама не отставала. В конечном счете родительнице пришла в голову очередная бредовая идея – будто дочь одержима бесами, и она потащила Эмму на прием к модной целительнице Матушке Кассиопее.
Отказаться было невозможно, за любое непослушание мама строго наказывала. Сначала было совсем не страшно, Эмма не верила в магию и прочую эзотерическую ахинею, но, попав в кабинет целительницы, она испугалась до дрожи. Потому что в кресле напротив сидела та самая женщина, которая умерла…
И вот сейчас очередная неприятность – ее место в аудитории занято. На четвертом и пятом рядах тоже ни одного свободного места, а на первый и второй она сесть не решилась – смущало внимание преподавателей. Почему-то, как только Эмма попадала в поле зрения преподов, те выбирали ее своей единственной слушательницей и читали лекцию, глядя в лицо, словно ища одобрения. Наверное, не последнюю роль тут играл ее внешний вид очкастой интеллигентной девочки. Эмма машинально кивала, но сосредоточиться на материале не могла.
Пришлось расположиться на галерке, где вечно кучковались самые активные хулиганы курса, и слушать вместо лектора их пошлые шутки и тупое ржание. Лишь близость одного человека немного согревала. Он тоже обитал здесь, на галерке, и был, пожалуй, единственным из всех, кто сдерживался в выражениях. Его шутки не казались Эмме пошлыми, а смех ласкал слух, его манера выражать свои мысли восхищала. Он ни разу не позволил себе ее оскорбить, а попросту не замечал.
Симпатичный блондин Никита Самойлов был в группе любимчиком. Веселый, шебутной, стремительный в движениях, на лекциях он бывал редко, все науки брал штурмом, нахально отстаивая свою позицию в любой области знаний, даже в тех, о которых имел слабое представление. Но преподы его обожали. Никиту любили все. И Эмма тоже. С первого дня, с первого мгновения, с того мига, как он, будучи еще абитуриентом, явился узнать результаты экзаменов и от радости, что поступил, вдруг сгреб ее в объятия и поцеловал в висок.
Никаких иллюзий на сей счет Эмма не питала. Она отчетливо понимала, что окажись рядом с Никитой в тот момент другая девушка, Самойлов поступил бы так же, но его мятный поцелуй все лето пульсировал на виске ожогом и будоражил воображение.
Вечно у нее все не так. Вот и первый в жизни поцелуй оказался всего лишь случайностью. Не жестом симпатии, а проявлением радости молодого человека от зачисления в вуз. Конечно, в глубине души Эмма надеялась на чудо. Чуда не произошло: когда начались занятия, Никита ее даже не вспомнил. Или сделал вид, что не помнит. На робкий «привет» отреагировал глупой улыбкой, подмигнул, пошарил по карманам и сунул ей в руку клубничную карамельку. Эмма, сдерживая слезы, положила конфету за щеку, и больше на Самойлова глаз поднять не смела. Ей, главному посмешищу группы, в любом случае ничего не светит. Какой смысл навязываться? Все студентки курса по Самойлову сохнут и пытаются завоевать его расположение. Узнают, что глупышка Эмма неровно дышит к Никите, начнут потешаться над ее чувствами. Она этого не переживет. Пусть лучше ее считают нескладной дурой, пусть называют пошлым прозвищем «Мадам», никто никогда не узнает, что ее сердце болит от любви…
Сосредоточиться на лекции не получалось. Эмма рассеянно смотрела в мутное, забрызганное апрельскими веснушками окно, накручивала на палец выбившийся из «хвоста» локон и грызла ручку. Вверх проплыло несколько разноцветных шаров и напротив окна аудитории зависла табличка. Ручка выпала изо рта и покатилась под стол. Похоже, у нее галлюцинация.
«ХОРОШЕГО ТЕБЕ ДНЯ, ЭММА!» – прочитала она, сняла очки и снова их надела. Галлюцинация не исчезла. Она все так же висела за окном на воздушных шарах и раскачивалась от ветерка.
В аудитории возникло оживление, все прилипли к окну, включая преподавателя.
– Эмка, у тебя что, день рождения? – окликнул ее один из студентов, впервые назвав по имени.
Не дождавшись ответа, все принялись ее поздравлять. Она улыбалась, кивала и не могла оторвать взгляда от окна, где в весеннем дожде купались разноцветные воздушные шары и табличка с пожеланием.
Трель звонка вырвала Эмму из состояния оцепенения. Дверь в аудиторию распахнулась, и в помещение вошел молодой человек в красной бейсболке и рубашке. В руках он держал пять больших картонных коробок.
– Я пиццу привез, – доложил он.
Студенты начали ржать как кони, словно парень ляпнул какую-то глупость. Эмма тоже хихикнула.
– Что ржете? – обиделся курьер. – Заказ для Эммы Кошкарец. Есть тут такая или я аудиторией ошибся?
Смех в аудитории стих, все уставились на Эмму. Та, округлив глаза, пялилась на курьера.
– Это я, – наконец набравшись смелости, сказала она, спустилась вниз и замерла рядом с коробками. Мысли путались. Кажется, кто-то решил глупо пошутить, заказал пиццу на ее имя и теперь ждет, как она будет унижаться перед курьером из-за отсутствия денег.
– Ну что же вы, девушка, так тормозите? Получите и распишитесь, а то остынет все.
Курьер сунул ей под нос планшет с бланком заказа, она взглянула на сумму, вздохнула с облегчением и поставила свою подпись. Две тысячи шестьсот. У нее в кошельке три тысячи. Повезло, с утра мама дала на новые туфли. Эмма полезла за кошельком.
– Девушка, заказ оплачен. Чаевые тоже, не парьтесь, – остановил ее курьер, подмигнул и испарился.
Студенты начали неловко собираться, поглядывая на коробки с вожделением.
– Случайно никто пиццу не хочет? – робко поинтересовалась Эмма, открыв одну из коробок.
По аудитории поплыл аппетитный запах.
– Горяченькая, – сглотнув слюнки, сказала «именинница», подхватила кусок и с наслаждением откусила.
Два раза приглашать к импровизированному праздничному столу не пришлось. Пиццу смели с такой поразительной скоростью, словно ее одногруппники были не студентами психологического факультета, а голодными детьми Африки.