Я оглянулась назад и, увидев, что Туполев занят наполнением второго фужера, рысью метнулась к лестнице. Пробежала до гардеробной, не обнаружила там ничего похожего на микрофон и принялась беседовать с дверным косяком:
– Ты меня слышишь?
– Угу.
– Выдвигайся к выезду из поместья и задерживай каждого, кто поторопится нас покинуть.
– Задерживать как? – многозначительно прозвучало в моем ухе.
– Без разницы. Громко, тихо, потом отмажу. Главное, не дай ему уйти.
– Ему – это кому?
– Пока не знаю. Но не дай ему уйти, я могу в чем-то проколоться.
– Идешь сознаваться?
– Пока не решила. Посмотрю, как поведет себя Назар, постараюсь заболтать и увести в его личную спальню. Там ведь микрофона нет?
– Нет. Только в общей.
– Тогда я побежала. Попробую выпить по-быстренькому и утащить наверх.
Пробормотав все это, я пригладила всклокоченные о диванные подушки волосы, одернула безразмерную майку – ну надо же таким чучелом мужа встретить! – и поскакала в гостиную, не пытаясь даже на ходу составить вступительный текст. Теперь домашние заготовки мало чем помогут. Время упущено, и начинать придется в зависимости от выражения глаз любимого.
Назар сидел в кресле возле бара и, слепо глядя перед собой, грел в ладони донышко коньячного фужера. Я плюхнулась в кресло напротив, сложила руки на коленях и постаралась спину держать прямо. Смотрела на мужа и ждала от него хоть каких-то слов.
Назар сильно осунулся. Глаза застряли в глубоких впадинах болотного цвета и смотрели на мир без привычного боевого блеска, на висках, кажется, седины прибавилось… Но он держался. Поднял бокал, понюхал согревшийся коньяк и сделал небольшой глоток. Потом дотянулся до столика, снял с него второй, наполненный фужер и, протянув его мне, с грустным, но все же ехидством произнес любимый Дусин тост:
– Ну что… со свиданьицем, что ли…
И столько в этом чуть детском ехидстве обиды прозвучало, что я чуть не разрыдалась! Как же я подвела тебя, любимый! Сижу тут, дура дурой, вступления изобретаю, а ведь ни разу за все эти дни в голове даже сквозняком не пронеслось: почему меня ни разу следователь не навестил?! Почему в прокуратуру не вызвали? Меня даже не допросили толком ни разу!
А журналисты? Как получилось, что ни один газетчик не позвонил опозорившейся богачке и не предложил настойчиво интервью дать?! Почему возле ворот нашей гасиенды не дежурили документалисты из криминальной хроники?! Как получилось, что меня все оставили в покое?!
А очень просто получилось. Пока я два дня сопли на кулак мотала и кушать не изволила, Назар улаживал дела. По телефону из Франции давил, жал на кнопки и связи, подмазывал, умасливал,просил, чтобы жену оставили в покое.
А ведь ему, в принципе, на скандал с кокаином плевать. Назар старался для меня. И что бы он там ни вытворял, результат налицо – меня оставили в покое.
Глаза мои защипало, проклюнулись слезы; Назар усмехнулся, сделал большой глоток коньяка и расслабленно откинулся в кресле.
– Прости меня, Назар, – тихо попросила я. – Хотя… честно говоря, извиняться мне в общем-то не за что… – Муж смотрел на меня прямо, слегка отсутствующе, но не перебивал. – История с Мельниковым – это… казус! Не то, что ты думаешь! Я потом тебе все расскажу. – Туполев, что удивительно, при упоминании губернаторского сына не взвился, а продолжал сидеть расслабленно и даже губ не скривил. – У нас тут много чего произошло, пока тебя не было. Меня пытались в собственной ванной задушить… Ты мне не веришь? – И этот вопрос оставил мужа равнодушным. – Ну конечно… Тебе звонила мама, сказала, что я сошла с ума, сижу взаперти, потом возвращаюсь откуда-то под утро вся в сене, да? Ведь верно?!
Раньше я не могла представить, что безразличие Туполева ударит меня больнее крика. Назар смотрел как бы мимо меня и не пытался даже слова вставить. Сидел бездушным истуканом и делал вид, что все ему до лампочки. Осточертело все.
И эта холодность ударила навылет. Казалось, обо мне уже забыли. Вычеркнули из жизни и памяти и обращают внимания меньше, чем на эхо.
– Ну что ты молчишь?! Назар! – Горло мое схватил спазм близких рыданий, я залпом выпила коньяк и сползла из кресла вниз. Поставила фужер на ковер и на коленях – в этом не было унижения, только желание близости! – подобралась к его ногам. – Почему ты… – проговорила странно заплетающимся языком и, не рассчитав амплитуду, качнулась, утыкаясь в туполевский живот.
Муж сполз по спинке кресла, завалился на бок, но крикнуть: «Андрей! Нас отравили!» – я уже не смогла.
В отличие от Туполева я успела, точнее, мой рассудок успел отметить странную скованность движений, но дать приказ на выкрик мозг был уже не в состоянии. Я безвольно перекинулась через колено Назара и погрузилась в вязкое ничто. В безвременье вне пространства.
* * *
Очнулась я тоже первой. От моих неловких попыток распрямить затекшее в неудобном положении тело Назар дернулся – слава богу, жив! – тихо кашлянул, и наша скульптурная композиция развалилась надвое. Я свалилась на пол, Туполев потянулся, разминая спину, и удивленно взглянул на меня, валяющуюся на ковре возле его ног.
– Ты тут как… что тут?.. – пробормотал и, положив ладони на подлокотники, резко вырвался из мягких кресельных подушек.
Он ничего не помнил! Как минимум полтора часа стерлись из его памяти, а муж даже не заметил!
Всего лишь удивился. По его представлению мы только что сидели напротив, пили коньяк, беседовали – в один голос – и бац! Я на полу, он в кресле завалился.
Но я отлично понимала, что произошло. С охранниками, в частности с Димой Ремизовым, произошло абсолютно то же самое. Они просто выпили чаю и выпали из действительности на восемьдесят шесть минут. Мы выпили коньяк – Туполев первым, я позже расстаралась – и отключились. Нырнули в небытие и, скорее всего, сейчас лишь удивились бы перемене поз.
…Назар стоял надо мной, пару секунд решая, стоит ли помогать проштрафившейся жене подняться на ноги или пусть валяется? Потом протянул руку, я вцепилась в нее холодными непослушными пальцами – в правом ухе надрывался Андрюшин голос «Софья, что у вас происходит, почему не отвечаешь?!» – и как только муж рывком поставил меня рядом, уткнулась в его плечо и зашептала:
– Назар, нас отравили.
– Что ты несешь? – скривился Туполев.
– Нас отравили! – уже не скрываясь, проорала я. Время уверток и реверансов закончилось, враг нанес удар. – Коньяком! Ты что, ничего не понял?!
– Господи… – пробормотал муж. – Кто тебя отравил?
– Да посмотри ты, посмотри на часы!
Туполев перевел взгляд на стену за моей спиной,
зацепился за острие стрелок и некоторое время тупо сравнивал действительность и свои ощущения.