Евгений Петрович Киселев заглянул в дверь:
– Можно?
Следователь поднял голову от бумаг.
– Я вас вызывал?
– Нет, но я узнать…
– А, Киселев, потерпевший. Что вы хотите?
– Узнать хочу, как дело двигается, когда вы мне скажете, кто дочку мою убил.
– Ну, гражданин Киселев, об убийстве и речи не было, думали, самоубийство, да и то…
Следователь с сомнением покрутил головой.
– Так ведь начальник ее…
– Ну что начальник, что начальник? Допросил я его, ну отругал он ее утром! Кстати, за дело, если не врет. – Следователь вздохнул. – Да если бы все, кого начальство ругает, с крыши сигали, у нас и народу бы никого не осталось, в транспорте бы свободней стало.
– Так ведь нет на свете дочки-то!!!
– Ты погоди, – следователь заглянул в дело, – ты погоди, Евгений Петрович. – У следователя была такая привычка – после первых двух фраз он начинал называть собеседника на «ты». Разумеется, на вышестоящее начальство это не распространялось. – Ты мне вот что скажи: установлено, что ушла она с работы не позже четырех, а врач сразу же определил, что смерть наступила от семи до одиннадцати. Где она три часа была и с кем?
– Не знаю.
– А не могла она, – следователь помялся, – ну предпраздничный день, компания веселая, выпили там, а потом она… ну, оступилась случайно и…
– Да не пила она по помойкам! Вам бы только дело закрыть!
– Спокойно, гражданин Киселев. От вскрытия ведь вы отказались? Вот ваша подпись.
– Вашего вскрытия две недели ждать. А хоронить когда?
– Значит, ничем помочь следствию вы не можете? Тогда идите, гражданин, и не мешайте работать. Когда будут новости, вам сообщат.
Евгений Петрович вышел на улицу, прошел немного под дождем.
– Сволочи! Сами нарочно со вскрытием тянут, чтобы родственники отказались, возиться не хотят.
Он вспомнил, что так и не сказал следователю о телефонном звонке и как его отфутболили в женской консультации. Он повернул назад.
– Ну, погоди, гнида очкастая! Через прокурора с тобой разговаривать будем!
В среду Надежда позвонила Оле на работу и договорилась встретиться с ней на Горьковской перед вечерними занятиями в ЛИТМО.
– Здравствуйте, Оля, простите, что отнимаю у вас время.
Худенькая, незаметная девочка, с Маринкой ничего общего, а вот, дружили с первого класса.
– Пойдемте в «Лотос», выпьем кофе, – предложила Надежда. – Скажите, – начала она, когда разместились за столиком, – вы часто с Мариной виделись?
– Последнее время реже, а в этом месяце совсем не встречались.
Так, значит, Марина не говорила ей ничего про беременность.
– А на похоронах это все одноклассники были?
– Да, ребята из школы.
«Воспитанная девочка, – подумала Надежда, – будь на ее месте Маринка, царствие небесное, давно бы меня подальше послала с моими расспросами».
Оля продолжала:
– Она в школе другая была, училась всегда хорошо, все ей легко давалось. А потом как-то изменилась, как-то захотела всего сразу. Мне говорила: будешь мучиться шесть лет, глаза портить, а кем потом станешь? У нас, говорит, таких идиотов полный институт: мужики железки паяют, бабы бумажки перекладывают. Ох, простите!
– Ничего, я понимаю. Наверно, не очень лестно она о нас всех отзывалась.
Оля промолчала.
– А как же она собиралась свою жизнь устраивать? Учиться, я так понимаю, она не хотела. Может быть, замуж собиралась? Молодые люди за ней ухаживали?
– В школе за ней многие бегали, а потом она всех отшила, сопляками называла. Она говорила, кто-то у нее на работе был. Там какие-то сложности, она говорила, если выгорит, она сразу жизнь свою устроит: и машина будет, и квартира, и деньги. Он и так ее на машине возил. Она говорила: лучше один раз рискнуть, все на карту поставить, чем всю жизнь, как ее родители, лямку тянуть, хотя родители ее очень любили и никогда ничего для нее не жалели.
– А она не могла немного преувеличивать, скажем так?
– Вообще-то она прихвастнуть любила, но со мной нет. Я ей не соперница!
– Да вы умница, Оленька!
Оля опустила голову.
– Зачем она это сделала?
– Что, с седьмого этажа бросилась? Скажите, Оля, а вы сами-то в это верите?
– Но ведь говорили, что начальник ваш…
«Ну, Полякова, зараза, и тут успела!» – это про себя, а вслух Надежда ничего не сказала и стала прощаться.
А назавтра начальнику позвонили и срочно вызвали к следователю. К вечеру он на работу не вернулся. Дома Надежда ждала звонка, не дождалась, стирала, потом залезла под душ, и тут-то зазвонил телефон. «Не пойду», – сонно подумала она, блаженствуя под теплыми струями, но почему-то сама не поняла, как оказалась в коридоре у телефона.
– Надежда Николаевна, это Лебедев, – голос был какой-то полузадушенный, наверно, из автомата звонит. – Я бы хотел с вами поговорить.
– А вы где находитесь, Сан Саныч?
– Да я тут, у вашего метро. Если не поздно, мы бы могли тут встретиться.
Надежда посмотрела на лужу у ног на полу.
– Нет, Сан Саныч, заходите лучше ко мне.
– Да нет, неудобно, поздно уже, ваши домашние…
– Заходите-заходите, у меня сейчас из домашних один кот. От метро пройдите наискосок между домами, тут сразу на углу мой дом, квартира сто четыре.
Надежда заметалась по квартире, распихивая барахло по углам. Бейсик бросался под ноги и наступал на полы халата. Через десять минут раздался звонок в дверь. Он стоял на пороге без шапки, мокрые волосы прилипли ко лбу, глаза блестели.
– З-з-д-д-равствуйте.
Господи помилуй, да он выпивши! Только этого ей не хватало, на ночь глядя.
– Проходите, раздевайтесь, да вы весь мокрый. Хотите чаю?
– Да, пожалуй, – ответил он как-то рассеянно.
Бейсик вышел в коридор знакомиться. Сан Саныч наклонился расшнуровать ботинки, пошатнулся и оперся рукой о стену. Бейсик отскочил боком, выгнул спину и вопросительно взглянул на Надежду: «Кто это еще к тебе притащился? Натоптал в прихожей, и не только не похвалил милого котика, но, похоже, вообще меня не заметил».
«Да, Бейсинька, влипли мы с тобой», – подумала Надежда.
Сан Саныч сел на стул в кухне и прикрыл глаза. Ставя перед ним чашку с чаем, Надежда незаметно принюхалась.
– Вы не думайте, я не пьян. Только голова очень болит, и свет режет.
Надежде стало стыдно. Может, у него с сердцем плохо. Бледный весь какой-то.