«Не так уж он незначителен», – подумала Хилари. Глаза старика даже на расстоянии казались на редкость живыми и смышлеными.
Блондинка и ее спутник встали и направились в столовую. Официант, теперь, очевидно, считавший себя гидом и наставником Хилари, остановился у ее столика, собирая бокалы, и сообщил очередную информацию:
– Се monsieur-lа [8] крупный бизнесмен из Швеции. Он очень богат. А леди с ним – кинозвезда, как говорят, вторая Гарбо. Шикарная женщина, но постоянно устраивает ему сцены. Вечно всем недовольна. Ей скучно в Фесе, где нет ни ювелирных магазинов, ни других роскошных дам, которые восхищались бы ее туалетами и завидовали ей. Она требует, чтобы завтра он повез ее в какое-нибудь более интересное место. Увы, даже богатые не всегда могут наслаждаться миром и покоем.
Сделав это нравоучительное замечание, официант, словно ушибленный током, понесся по террасе к подзывающему его клиенту:
– Что угодно мсье?
Большинство постояльцев отправились на ленч, но Хилари поздно позавтракала и не хотела есть. Она снова заказала мартини. Красивый молодой француз вышел из бара, бросил быстрый взгляд на Хилари и двинулся по террасе к лестнице, напевая отрывок из французской оперы:
Le long des lauriers roses,
Revant de douces choses. [9]
Слова что-то смутно напомнили Хилари. «Le long des lauriers roses». Laurier – Лорье? Фамилия француза в поезде. Было ли это всего лишь совпадением или чем-то бо́льшим? Она открыла сумочку и достала карточку, которую дал ей попутчик. «Мсье Анри Лорье, Касабланка, рю де Круассан, 3». Хилари перевернула карточку – на обороте виднелись следы карандаша, словно что-то было написано и затем стерто. Она попыталась расшифровать следы надписи. Вначале были слова «Oc sont», а в конце – «d’antan» [10] . На момент Хилари подумала, что это какое-то сообщение, но потом покачала головой и спрятала карточку. Должно быть, это цитата, которую француз зачем-то записал и после стер.
На Хилари упала тень – она вздрогнула и подняла взгляд. Солнце заслонил мистер Аристидис, который стоял, устремив взгляд на далекие силуэты холмов. Старик вздохнул, потом резко повернулся к столовой, задев рукавом бокал на столике Хилари, отчего тот упал на пол и разбился. Он тут же вежливо извинился:
– Mille pardons, madame. [11]
Хилари, улыбаясь, заверила его по-французски, что ничего страшного не произошло. Щелкнув пальцами, мистер Аристидис подозвал официанта, приказал подать мадам свежую порцию напитка и, снова извинившись, направился в ресторан.
Молодой француз, все еще напевая, поднялся из сада на террасу и замешкался, проходя мимо Хилари, но, так как она никак не прореагировала, философски пожал плечами и отправился на ленч.
Французская супружеская пара окликнула своих детей:
– Mais viens donc, Bobo. Qu’est-ce que tu fais? Dupeche-toi! [12]
– Laisse ta balle, cherie, on va dejeuner. [13]
Счастливое семейство двинулось в ресторан. Хилари внезапно ощутила страх и одиночество.
Официант принес ей напиток, и она спросила, сопровождает ли кто-нибудь мсье Аристидиса.
– Естественно, мадам, такой богатый человек, как мсье Аристидис, никогда не путешествует один. С ним его слуга, двое секретарей и шофер.
Идея, что мсье Аристидис может путешествовать без сопровождения, явно шокировала официанта.
Однако, придя наконец в столовую, Хилари отметила, что старик, как и вчера вечером, сидит в одиночестве. Правда, двое молодых людей за соседним столиком, очевидно, были его секретарями, так как то один, то другой бросал настороженный взгляд на сморщенного, обезьяноподобного мсье Аристидиса, поедавшего ленч и не замечавшего их присутствия. По-видимому, секретари для него не являлись человеческими существами.
Вторая половина дня протекала словно во сне. Хилари прогуливалась по саду. Красота и покой этого места поражали ее. Хилари нравились восточная атмосфера уединения, плеск воды, ароматы цветов, оранжевые плоды на апельсиновых деревьях. Таким и должен быть сад – полным зелени и золота, отгороженным от внешнего мира…
«Если бы я могла остаться здесь навсегда…» – думала Хилари.
В действительности она имела в виду не столько сад «Пале-Джамель», сколько символизируемое им душевное состояние. Хилари нашла покой, когда уже перестала искать его. Он пришел к ней в тот момент, когда она устремилась навстречу приключениям и опасностям.
Но, возможно, не было никаких приключений и опасностей. Если она останется здесь и ничего не произойдет, тогда…
Тогда – что?
Подул прохладный ветерок, и Хилари поежилась. Можно забрести в сад, где царят мир и покой, но все треволнения жизни, все горести и беды так или иначе никуда не денутся.
Дело шло к вечеру – солнце утрачивало свою силу. Хилари вернулась в отель.
В восточном салоне к ней устремилось нечто говорливое и жизнерадостное, и, когда ее глаза привыкли к полумраку, это «нечто» превратилось в миссис Келвин Бейкер с заново подсиненными волосами и, как всегда, безукоризненно опрятную.
– Я прилетела самолетом, – объяснила американка. – Не выношу поезда – они отнимают столько времени! К тому же в них антисанитарные условия – в этих местах понятия не имеют о гигиене. Видели бы вы, дорогая, мясо на прилавках – оно все покрыто мухами. Здесь, кажется, считают вполне естественным, когда мухи садятся куда угодно.
– Полагаю, так оно и есть, – заметила Хилари.
Миссис Келвин Бейкер не собиралась оставлять без внимания столь еретическое заявление.
– Я сторонница движения за чистоту пищи. В Штатах все скоропортящееся заворачивают в целлофан – но даже у вас в Лондоне хлеб и печенье оставляют незавернутыми. Вы, конечно, успели осмотреть старый город?
– Боюсь, я еще ничего не успела, – улыбнулась Хилари. – Просто сидела и грелась на солнце.
– Ну конечно – я забыла, что вы только что из больницы. – Очевидно, миссис Келвин Бейкер могла принять только болезнь в качестве оправдания отсутствия внимания к достопримечательностям. – Как глупо с моей стороны! Разумеется, после сотрясения мозга вам приходится почти весь день лежать и отдыхать в темной комнате. Ну ничего, мы можем вместе отправиться на экскурсию. Я принадлежу к людям, которые предпочитают насыщенные дни, когда каждая минута спланирована заранее.