Сейчас я могу достать до самых высоких полок домашней библиотеке или сходить в Портнейл и проверить сказанное моим отцом, поэтому он вынужден говорить мне правду. Думаю, его это страшно раздражает, но ничего не поделаешь. Можете считать это прогрессом.
Но я образованный человек. И хотя он не мог не тренировать свое незрелое чувство юмора, выставляя меня дураком, отец не мог бы терпеть сына, которым он не мог бы гордиться; мое тело невозможно улучшить, оставался только разум. Отсюда все уроки для меня. Мой отец образован и он передал мне многое из того, что знал, плюс он изучил предметы, которые не знал досконально, чтобы учить меня. Мой отец — кандидат химических наук. Или биохимических, я не уверен. Он знает достаточно о медицине — и вероятно у него до сих пор есть знакомые доктора — поэтому я смог получить все необходимые прививки в нужное время, не смотря на мое несуществование с точки зрения Национальной Медицинской Службы.
Я думаю, отец работал в университете после получения диплома, и он наверное что-то изобрел; он иногда намекает, что получает какие-то деньги за патент или нечто в этом роде, но я подозреваю, старый хиппи живет на сохранившиеся деньги семьи Колдхейм.
Как я выяснил, наша семья жила в этой части Шотландии по меньшей мере двести лет, и когда-то нам принадлежало здесь много земли. Все, что теперь осталось — остров, это совсем мало и даже не совсем остров во время низкого прилива. Единственный другой остаток нашего прошлого — название популярного в Портнейле места, грязного паба Под Гербом Колдхеймов, куда я иногда хожу, хотя еще и не имею права, послушать местных парней, пытающихся быть панк-группами. Там я встретил единственного человека, которого могу назвать своим другом — Джими-карлика, которому я разрешаю сидеть у себя на плечах, чтобы он мог увидеть музыкантов.
— Ну, я не думаю, что ему удастся забраться так далеко. Они поймают его через день-другой, — сказал опять отец после продолжительного озабоченного молчания. Он поднялся сполоснуть стакан. Я напевал про себя, я всегда так делаю, когда хочу улыбнуться или засмеяться, но думаю, что лучше этого не делать. Отец посмотрел на меня:
— Я иду в кабинет. Не забудь замкнуть дверь, а?
— О'кей, — кивнул я.
— Спокойной ночи.
Отец ушел с кухни. Я сидел и смотрел на мою лопатку, Стальной Удар. Маленькие кусочки земли приклеились к ней и я их счистил. Кабинет. Одно из моих немногих неосуществленных желаний — попасть в кабинет старика. Винный погреб я по крайней мере видел и изредка там бывал, я знаю все комнаты первого и второго этажа; чердак — мои владения и дом Осиной Фабрики; но кабинет — единственная комната второго этажа, которую я не знаю, я даже не видел, что там внутри.
Он хранит там химреактивы, и я думаю, он занимается там какими-то экспериментами, но как выглядит комната, и чем конкретно он там занимается, я БМП. Все, что просочилось оттуда — странные запахи и тап-тап палки моего отца.
Я погладил длинную ручку лопатки, размышляя, есть ли у палки отца имя. Я сомневаюсь. Он не придает им такого значения, как я. Я знаю, они важны.
Думаю, в кабинете есть какая-то тайна. Он намекал на нее несколько раз, очень неопределенно, но достаточно для привлечения моего внимания, чтобы заставить меня спросить, чтобы знать — я хочу спросить. Естественно, я не спрашиваю, потому как я никакого стоящего ответа не получу. Если он и ответит, сказанное будет полной неправдой, ведь секрет не будет больше секретом, если он скажет правду, а он, как и я знает, что по мере того, как я взрослею, он нуждается в любых зацепках; я больше не ребенок. Только подобные кусочки фальшивой силы позволяют ему думать, словно он до сих пор полностью контролирует кажущееся ему правильными взаимоотношения между отцом и сыном. На самом деле это просто жалкие потуги, но с помощью его игр и секретов, и обидных замечаний он пытается сохранить свою безопасность.
Я откинулся на спинку стула и потянулся. Я люблю запах кухни. Еда и грязь на наших ботинках и иногда небольшая примесь запаха карбида, доносящийся из винного погреба, вызывают у меня хорошее, теплое, восхитительное чувство, когда я думаю о них. Когда идет дождь, и наша одежда промокла, пахнет по-другому. Зимой большая черная плита излучает тепло, насыщенное запахом плавника и торфа, и все парит, и дождь стучит в стекло. Тогда есть приятное чувство замкнутого пространства, уюта, подобное большому коту с завернутым вокруг себя хвостом. Иногда мне хочется, чтобы у нас был кот. У меня была только голова, и ту унесли чайки.
Я пошел в туалет, посрать. Я не хотел писать, днем я писал на Столбы, насыщая их своим запахом и силой.
Я сидел там и думал об Эрике, с которым случилась такая неприятная штука. Бедный искалеченный кретин. Я думал, я часто думал, как бы я справился. Но это не случилось со мной. Я остался здесь, а Эрик уехал и это случилось где-то в другом месте и это все. Я — это я, и здесь — это здесь.
Я был настороже и пытался услышать моего отца. Возможно, он уже спит. Он часто спит в кабинете, а не в большой комнате на втором этаже, где находится и моя спальня. Может быть, его комната вызывает у него слишком много неприятных (или приятных) воспоминаний. В любом случае, я не слышал храпа.
Ненавижу то, что я вынужден все время сидеть на унитазе. С моей неудачной травмой я должен это делать, как будто я чертова женщина и я ненавижу это. Иногда я становлюсь к писсуару в Под Гербом Колдхеймов, но большая часть сделанного стекает по моим рукам и ногам.
Я напрягся. Плюх. Вода плеснулась и задела задницу, и именно в это время зазвонил телефон.
— Вот дерьмо, — сказал я и засмеялся. Я быстро вытер задницу, дернул штаны вверх, дернул цепочку вниз и заковылял по коридору, застегиваясь. Я вбежал по широкой лестнице на площадку между первым и вторым этажом, к телефону. Я постоянно тереблю отца, требуя поставить еще аппараты, но он говорит, будто нам для этого недостаточно часто звонят. Я добежал до телефона до того, как звонивший положил трубку. Отец не пришел.
— Алло, — сказал я. Звонили из автомата.
— Скрав-аак! — вскрикнул голос на другом конце провода. Я отодвинул трубку от уха и посмотрел на нее, нахмурившись. Еле слышные крики прорывались из нее. Когда они прекратились, я опять приложил трубку к уху:
— Портнейл, 531, — холодно сказал я.
— Франк! Франк! Это я. Я! Алло! Алло!
— Это эхо на линии или ты все повторяешь дважды? — сказал я. Я узнал голос Эрика.
— И то, и другое! Хи-хи-хи-хи!
— Алло, Эрик. Ты где?
— Здесь! Ты где?
— Здесь.
— Если мы оба здесь, зачем мы возимся с телефоном?
— Скажи мне, где ты, пока у тебя деньги не кончились.
— Но если ты здесь, ты должен знать. Разве ты не знаешь, где находишься? — Он начал хихикать.
Я спокойно сказал:
— Прекрати дурачком прикидываться.