К счастью, на этот раз путь был свободен.
Она пробежала отделявшие ее от лестницы последние метры, скатилась по ступеням, вылетела в холл пансионата.
Возле стойки женщина с маленьким ребенком разговаривала с портье. Ребенок громко хныкал, что-то требуя, и оба взрослых – мать и служащий пансионата – пытались перекричать его и разобраться в каком-то своем вопросе. Поэтому они не заметили пробежавшую мимо них растрепанную, перепуганную девушку.
Выбежав на улицу, она огляделась по сторонам, нырнула за густые кусты и короткими перебежками устремилась прочь от здания.
Только вчера она гуляла здесь с подругой и хорошо запомнила широкую, усыпанную хвоей тропинку, которая вела напрямик к станции, и путь оказывался гораздо короче, чем по шоссе.
Пригибаясь и то и дело оглядываясь, она припустила вперед.
До поезда оставалось больше часа, а дорога до станции – всего километра полтора, но ей хотелось скорее удалиться от пансионата, где она чувствовала себя затравленным зверем.
Тропинка привела ее прямо к платформе. Невысокое унылое кирпичное здание, в котором помещались кассы и вечно пустующий буфет, стояло чуть поодаль.
По платформе прохаживался тщедушный дедок в кирзовых сапогах, ватнике и кепке с надписью на английском языке: «Я люблю Нью-Йорк».
Девушка перевела дыхание, еще раз оглянулась и решила на всякий случай пока не подниматься на платформу, где она оказалась бы слишком на виду.
Только когда из-за поворота выплыл зеленый пассажирский поезд, сбросил скорость и остановился, она взбежала по ступенькам платформы и подошла к открытой двери вагона.
Проводница, унылая тетка средних лет с усталым недовольным лицом, препиралась с дедом, который просил подвезти его до ближайшей станции. Девушка протянула ей билет. Проводница по привычке начала ворчать, что билет от Зауральска и там и надо было садиться, а то она, проводница, вполне могла пустить на ее место другого пассажира… Потом потребовала паспорт, лениво пролистала его и пустила-таки беглянку в купе. Девушка поздоровалась с соседями, попросила у проводницы чаю и забилась в уголок, глядя в окно на медленно уплывающие вдаль заросшие соснами сопки.
– Нет, нет и нет! – выкрикнула Надежда и отошла от мужа к окну, сердито блестя глазами. – Я категорически возражаю!
– Но, Надя, послушай…
– И слушать больше ничего не хочу! – Надежда отвернулась, схватила с подоконника невесть как оказавшуюся там шариковую ручку и принялась неистово вертеть ее в руках.
Это ее не успокоило, тогда Надежда прижалась лбом к стеклу и с тоской взглянула, как текут по стеклу крупные капли дождя.
Ее положение было ужасно. То есть не то чтобы ужасно, но совершенно нетерпимо. Начать с того, что в июне НИИ, где много лет работала Надежда Николаевна Лебедева, выражаясь по-простому, приказал долго жить. То есть этот НИИ и раньше-то не больно преуспевал из-за директора, который, будучи в пенсионном возрасте, не желал вводить никаких новшеств и искать перспективные заказы. Все уже как-то привыкли к такому положению вещей и роптали не слишком сильно. Но в июне старого директора наконец-то удалось «уйти на пенсию». Бурного ликования коллектива НИИ хватило на три дня, потому что новый директор начал свою трудовую деятельность с того, что мигом уволил из института всех сотрудников женского пола старше сорока пяти лет, а таких как раз и было в НИИ больше всего, учитывая его общее незавидное положение и маленькие оклады. Жаловаться было некуда и некому, поскольку формально института больше не существовало, он реорганизовывался и распадался на несколько более мелких фирм.
Непосредственный начальник Надежды Николаевны зазвал ее к себе в кабинет и в приватной беседе страшно извинялся. Он говорил, конечно, что сотрудник сотруднику рознь, и что сам лично он Надеждой очень доволен, и для инженера с ее опытом и квалификацией работа всегда найдется. И он, начальник, обязательно ей эту работу предоставит, только потом, когда все утрясется. Так что следует немного подождать, а к осени, или на самый крайний случай к зиме, все будет в порядке, только не нужно пока никому об этом рассказывать, чтобы не вызывать нездоровых разговоров.
Выслушав все это, Надежда оскорбилась и подала заявление об уходе, как и все остальные.
Самое ужасное заключалось в том, что муж Надежды, Сан Саныч, вместо того чтобы утешить ее в трудную минуту, обрадовался произошедшему до чрезвычайности.
Муж у Надежды был второй, они прожили вместе восемь лет, так что ясно было, что брак этот крепкий и ни о ком другом Надежда и не мечтала. Но все же, когда муж, выслушав ее гневный монолог по поводу отвратительного поведения нового директора, заявил, что все просто замечательно, что он давно этого хотел, Надежда обиделась.
Этой весной в жизни Надежды Николаевны случилось очень неприятное событие – ей исполнилось пятьдесят лет. И хотя событие это было весьма предсказуемо, то есть всем ведь ясно, что после сорока девяти рано или поздно, но все же последует пятьдесят, Надежда очень переживала. Разумеется, она никому об этом не говорила, кроме близкой подруги, Алки Тимофеевой, которая вполне понимала Надежду, поскольку самой ей исполнялось пятьдесят летом.
Муж заявил, что Надежде давно пора отдохнуть и заняться своим здоровьем. Надежда обиделась еще больше – она не старуха, чтобы просиживать дни в районной поликлинике, ругаясь с бабками в очереди! Муж кротко возразил, что он совсем не это имел в виду – он достаточно зарабатывает, чтобы его жена могла посещать косметолога и массажиста, и совершенно ни к чему приплетать тут районную поликлинику. Муж Надежды и правда, несмотря на весьма зрелый возраст – ему было пятьдесят пять, – год назад устроился работать в солидную компьютерную фирму и зарабатывал теперь достаточно, чтобы бросить свои многочисленные халтуры.
Где-то в глубине души Надежда признавала, что муж прав, но от этой мысли она окончательно озверела. Был скандал, потом Надежда вздыхала и дулась, после чего усовестилась и решила заняться своими семейными обязанностями. В самом деле: у нее есть муж, за которым следует ухаживать, и кот Бейсик, замечательной рыжей масти с белой манишкой и лапами, который тоже требует внимания. Еще у Надежды есть мать-пенсионерка, которую никак нельзя назвать старушкой, хотя ей уже за семьдесят. Мать сильна духом и весьма бодра телом (тьфу-тьфу, чтоб не сглазить!), но все же годы берут свое, так что Надежда вполне может подольше пожить с ней на даче, чтобы делать там всю тяжелую работу в саду и огороде. И наконец, летом приедут в отпуск дочка Алена с мужем и Светланкой, Надеждиной внучкой. Дочь Надежды замужем за военным моряком и живет в далеком городе Северодвинске, так что видятся они нечасто. А теперь, когда у Надежды свободно лето, можно оставить Светланку на более долгий срок и всем вместе пожить на даче.
Словом, Надежда почти примирилась с переменами в своей жизни, но злодейка-судьба внесла свои коррективы.
Начать с того, что лето в этом году выдалось отвратительным. Целыми неделями шел дождь, жители города Санкт-Петербурга размокли, как губки, на дачных участках урожай сгнил на корню, и единственное, что там выросло, – это трава по пояс. Мать Надежды сидела на даче исключительно из принципа, такой уж у нее был характер, а дочь с семьей, погостив три дня, мигом собрались и улетели в Сочи, погреться у теплого моря.