Все были поражены услышанным.
Пуаро вынул три тонкие полоски бумаги.
– Письмо, mes amis, [58] написано непосредственно убийцей. Если бы оно было составлено в более понятных выражениях, возможно, миссис Инглторп, предупрежденная вовремя, избежала бы трагической гибели. Она почувствовала опасность, но не поняла, в чем эта опасность заключается.
В мертвой тишине Пуаро приложил полоски разорванной бумаги друг к другу и прочитал:
«Моя дорогая Эвлин!
Ты, вероятно, беспокоишься, не получив никаких известий. Все в порядке… только вместо прошедшей ночи это произойдет сегодня. Ты понимаешь! Наступят хорошие времена, когда старуха будет мертва и убрана с дороги. Никто не сможет обвинить меня в преступлении. Твоя идея с бромидом была гениальна! Но мы должны быть очень осторожны. Один неверный шаг…»
– Здесь, друзья мои, – сказал Пуаро, – письмо обрывается. Должно быть, писавшему помешали, но нет никакого сомнения в том, кто он. Мы все знаем этот почерк и…
Крик, скорее похожий на визг, разорвал тишину:
– Дьявол! Как ты его раздобыл?!
Стул упал. Пуаро ловко отскочил в сторону. Незначительное движение, и нападавший с грохотом свалился на пол.
– Мсье, мадам! – с эффектным жестом произнес Пуаро. – Позвольте представить вам убийцу – Алфреда Инглторпа!
– Пуаро! Старый разбойник! – воскликнул я с негодованием. – Я бы вас задушил! С какой стати вы так меня обманывали?!
Мы сидели в библиотеке. Позади осталось несколько суматошных, беспокойных дней. В комнате внизу Джон и Мэри снова были вместе. Алфред Инглторп и мисс Ховард находились в тюрьме. Теперь мы с Пуаро были одни, и он мог наконец удовлетворить мое жгучее любопытство.
Он долго не отвечал на мой вопрос.
– Я не обманывал вас, mon ami, – помолчав, сказал он. – Самое большее – я разрешал вам обманываться.
– Да, но почему?
– Ну, это довольно трудно объяснить. Видите ли, друг мой, у вас такой честный, открытый характер, что прямо на лице все написано… Enfin, [59] вы не в состоянии скрывать ваши чувства! Если бы я посвятил вас в мои мысли, то при первой же вашей встрече с Алфредом Инглторпом этот ловкий джентльмен почуял бы неладное! И тогда bonjour [60] всем нашим планам его поймать!
– Полагаю, у меня больше дипломатических способностей, чем вы думаете.
– Друг мой, – принялся уговаривать меня Пуаро, – прошу вас, не сердитесь! Ваша помощь была для меня бесценной. Только исключительное благородство вашего характера вынуждало меня хранить молчание.
– И все-таки, – проворчал я, несколько смягчившись, – вы могли бы намекнуть.
– Я так и поступал. Причем несколько раз. Но вы не понимали моих намеков. Вспомните, разве я когда-нибудь говорил вам, что считаю Джона Кавендиша виновным? Не говорил! Напротив! Разве я не говорил, что Джон Кавендиш почти наверняка будет оправдан?
– Да, но…
– И разве я не заговорил сразу же после этого о том, как трудно привлечь убийцу к суду? Разве не было ясно, что я говорил о двух совершенно разных личностях?
– Нет, – ответил я, – мне это не было ясно.
– И опять-таки, – продолжал Пуаро, – в самом начале разве я не повторял вам несколько раз, что не хочу, чтобы мистер Инглторп был арестован теперь? Это должно было что-то вам прояснить.
– Вы хотите сказать, что уже тогда его подозревали?
– Да. Начать хотя бы с того, что смерть миссис Инглторп больше всего выгоды приносила ее мужу. От этого никуда не уйдешь! Впервые отправившись вместе с вами в Стайлз, я не имел ни малейшего представления о том, как было совершено преступление, но из того, что я узнал о мистере Инглторпе, понимал, как трудно будет доказать его причастность к убийству. Когда я оказался в имении, мне стало ясно, что именно миссис Инглторп сожгла завещание. Между прочим, вам не на что жаловаться, друг мой! Я старался, как мог, обратить ваше внимание на необычность и значимость зажженного в середине лета камина.
– Да-да! – нетерпеливо подтвердил я. – Продолжайте!
– Так вот, друг мой, как я уже говорил, моя точка зрения на виновность мистера Инглторпа сильно пошатнулась. Собственно говоря, против него было столько улик, что я склонен был поверить в его непричастность к убийству.
– И когда же вы изменили свою точку зрения?
– После того, как обнаружил, что чем больше усилий я прилагаю для его оправдания, тем больше он старается, чтобы его арестовали. Потом, когда я обнаружил, что Инглторп не имеет ничего общего с миссис Рэйкс и что тут замешан Джон Кавендиш, я убедился окончательно.
– Но почему?
– Очень просто. Если бы у мистера Инглторпа была интрижка с миссис Рэйкс, его молчание было бы вполне объяснимо, но, когда я обнаружил, что по всей деревне ходят слухи об увлечении Джона хорошенькой фермершей, молчание мистера Инглторпа получило совершенно иной аспект. Глупо было притворяться, будто он боится скандала, ибо связать с ним этот скандал просто невозможно. Такая линия поведения мистера Инглторпа заставила меня лихорадочно думать, и наконец я пришел к выводу, что он стремится к тому, чтобы его арестовали. Eh bien! С этого момента я был в равной степени заинтересован в том, чтобы он не был арестован.
– Погодите минутку! Я не понимаю, почему он хотел, чтобы его арестовали? – спросил я.
– Да потому, mon ami, что, по законам вашей страны, если человек оправдан, он не может снова привлекаться к суду по тому же делу. Ага! Умно придумано, не так ли? Неплохая мысль! Он, безусловно, человек метода… Видите ли, он знает, что в его положении человек неизбежно попадает под подозрение. Вот он и задумал исключительно умный план подготовить множество подстроенных улик против самого себя. Он хотел, чтобы его арестовали. Тогда он представил бы свое неоспоримое, безупречное алиби – и вот он на всю жизнь в безопасности!
– Но я все еще не понимаю, как ему удалось бы доказать свое алиби и в то же время находиться в аптечной лавке?
Пуаро с удивлением посмотрел на меня:
– Возможно ли? Мой бедный друг! Вы до сих пор не догадались, что в лавке аптекаря была мисс Ховард?
– Мисс Ховард?!