В душе Лираз всколыхнулась ненависть к той, что разбила Акиве сердце. Сколько раз он исчезал на поиски… этого существа — и возвращался сломленным, уничтоженным?! Снова и снова это создание его калечило. Как ее называть? Мадригал — Кэроу — химера — человек — воскресительница! Теперь она вызывала не отвращение, но осуждение и непонимание. Акива, гордый, красивый, нашел ее в другом мире, в другой жизни, проник в столицу врага только для того, чтобы с ней потанцевать, мстил за ее казнь, спас ее приятеля и соплеменника от мучительной смерти… А эта бессердечная тварь прогнала его прочь!
Акива не признался, что именно наговорила ему Кэроу. Очевидно, ничего хорошего. Весь путь Лираз развлекала себя, представляя, что скажет этой мерзавке, если они когда-нибудь встретятся. Время пролетело незаметно.
— Смотрите, — сказал Акива. Он первым увидел Меч.
В период процветания столицу называли Городом Ста Шпилей. Узкие хрустальные башни — по одной в честь каждой из божественных звезд — тянулись к небесам, словно стебли прекрасных цветов. В их гранях отражались плывущие облака и играли солнечные блики, рассыпая по городу радуги. Башни струящегося света…
Возведенную магами древнюю столицу разрушил Воитель тысячу лет назад. Иорам построил новый город. Если прежнюю столицу возводили маги, то эту — рабы. Новые шпили были гораздо ниже, свет в них не струился: их сделали из кусков стекла, скрепив железными скобами. Самой высокой была Башня Завоеваний, формой напоминающая меч, — достойный символ Империи, особенно в кровавых лучах закатного солнца.
«Кровь и упадок».
Лираз никогда не любила Астрэ. В столице все жили в страхе и напряжении, опасаясь императорских доносчиков и соглядатаев. Недаром Меллиэль сравнивала Астрэ с паучьей сетью, куда попадали неосторожные мотыльки — на каждом углу болтались повешенные.
Виселицы стояли у всех ворот города. У Западных, куда направлялись Незаконнорожденные, казнили Серебряных Мечей. На виселице болталось четырнадцать исполинов в серебристых доспехах, полусгнивший труп невезучего караульного из Тизалена, и еще два тела, подвешенных за ноги. На ветру крылья раздувались парусами, тела раскачивались во все стороны. Лираз захотелось поджечь виселицу, пусть все полыхает синим пламенем. На фоне ночного неба вышло бы очень красиво и поэтично. Но пока нельзя.
«Недолго ждать осталось».
Впереди показался пост охраны. Лираз заскрипела зубами, вспомнив, какими насмешками обычно встречали Незаконнорожденных. Впрочем, Гнутые Мечи и обычных солдат не жаловали, отсиживаясь в благоуханной столице.
Гнутые Мечи всегда делали вид, что общаться с Незаконнорожденными — ниже их достоинства. Не замечать Лираз было особенно легко: она едва доставала им до грудных пластин. Все столичные стражники — высоченные, но Лираз могла бы любого из них убить одним ударом, тем противнее было терпеть их обращение.
— Вход для рабов через Восточные ворота, — скучающе протянул охранник, не глядя на пришедших.
Для рабов.
Доспехи четко указывали, что перед ним Незаконнорожденные: серая кольчуга поверх черного кожаного гамбезона, металлические наплечники, черные кожаные штаны-брэ с наколенниками. Кожа потерлась, металл потускнел, пластины лат погнуты и исцарапаны, поэтому для императорской аудиенции бастарды накинули поверх доспехов короткие плащи, которые всегда выглядели как новенькие — их не носили, чтобы не давать когтистым тварям лишнюю возможность уцепиться. На груди — эмблема: овальный значок с изображением цепи. По официальному толкованию она символизировала силу единства, но цепь — это оковы. Лираз прекрасно понимала, какое чувство двигало повстанцами, скормившими конвоирам цепи освобожденных рабов. Ей очень хотелось запихнуть плащ в глотку этого стражника, однако оставалось лишь стоять и ждать.
Азаил, как обычно, залился искренним, обезоруживающим смехом. Гнутый Меч хмуро покосился на него, подозревая, что смеются над ним. «В следующий раз не сомневайся: смеются над тобой», — хотела просветить его Лираз.
— Он так решил из-за цепей на эмблеме, — добродушно пояснил Азаил, толкая ее в бок.
Лираз не понимала, как ему удавалось хохотать от всей души, веселиться напропалую. Смех Лираз походил на скрип железного засова. Азаил щедро дарил всего себя без остатка. Лираз — совсем другая, сухая, как солдатская пайка, разве что голод заморить хватит.
Акива равнодушно сунул стражнику под нос императорский указ, дожидаясь, пока тот прочтет. Охранник недовольно пропустил их.
«Мои братья, — думала Лираз, шагая по улицам Астрэ. — Они такие разные… Азаил светлый и веселый, Акива — мрачный и молчаливый. Свет и тень. А я? Камень? Сталь? Руки в черных метках, стиснутые так, что не до смеха? Звенья в цепи… На эмблеме все правильно: единство звеньев — не оковы, это сила».
Плечом к плечу все трое шли по широкой улице. «Вот ее цепь». Доспехи тускло отражали свет луны, фонарей, пламя крыльев. Прохожие испуганно расступались. Лираз вздохнула: «Эх, Астрэ, мы слишком хорошо тебя защищали, если при виде нас тебе страшно». Бастардов никогда не любили, а скоро их и вовсе проклянут, но Лираз было все равно. Рядом с ней шли братья.
— Нереальное зрелище, правда?
Зири вспыхнул. Кэроу застала его врасплох. Зузана с Миком взахлеб целовались во дворе, у курятника. Зири притворился, что не подглядывал за ними.
— Они дышат друг за друга, а не сами по себе, — поделилась новым наблюдением Кэроу.
Она очень верно это подметила, но Зири смущенно промолчал. Он никогда не видел ничего подобного. Птичий дворик не слишком располагает к романтике, особенно кормушка для скота, на которой пыталась устоять Зузана, но им, похоже, было наплевать. Склонившись над Миком, она прильнула к нему всем телом, впилась губами, запустила пальцы в волосы, а он… он водил ладонями по ее бедрам. Именно эти круговые движения заставили Зири забыть обо всем. Прикосновения, ласки, близость.
Химерские матери нежно ласкают детей, химерские подростки страстно обнимаются в темных закоулках во время народных гуляний. Зири всю жизнь провел в военной обстановке, среди солдат, он не помнил родителей, никогда не видел страсть и нежность вместе, в совершенном слиянии. Смотреть на это было больно. Он не представлял себя на их месте. Обнимать, ласкать, целоваться…
— Наверное, все люди такие, — сказал он как можно беззаботнее.
— Нет, им просто повезло, — задумчиво произнесла Кэроу. — Знаешь, не так давно она боялась даже заговорить с ним.
— Ник-ник боялась?! Не верю.
За неистовство химерские воины прозвали Зузану «ник-ник» — скорпион-мегера. Этот агрессивный вид с успехом нападал на хищников в десять раз больше его самого.
— Ну да, она не из робких, но тогда…
Зири заглянул в обеденный зал перекусить после дежурства. Он собрал на тарелку остатки холодной еды: вареные яйца, кускус, абрикосы, — но так ни к чему и не притронулся. Интересно, Кэроу уже позавтракала? Она отчего-то погрустнела, а ведь только что, рассказывая о человеческом мире, казалась такой счастливой и оживленной… Зири попытался представить ту, другую жизнь, но не смог, ничего не ведая о том, что лежало за пределами этой пустыни и касбы.