— Шакалы, — процедил Рябчик, не поворачивая головы, — привыкли воевать с бабами… С бабами и детьми. Твари…
Стилет видел, как сжались кулаки Зелимхана, потом он потянул руки, сталь наручников впилась в кожу, но лицо оставалось непроницаемым. Зелимхан не имеет больше ни своих баб, ни своих детей, и Рябчик это знает, но мы находимся на войне, и мы всего лишь солдаты, и жалость, наверное, не совсем то, что мы можем себе позволить, а в воздухе находятся триста женщин и детей, и мы обязаны их защитить. Такие вот получаются дела. Ворон еще раз взглянул на запястья Зелимхана — зубья наручника явно где-то уже проникли сквозь кожу, должно быть, это адская боль, на лбу чеченца появилась капелька пота… Он что, собирается продержаться так до конца?
Потом Стилет проговорил спокойным и ровным голосом:
— Полтора часа назад взорвали военный вертолет и с ним пять молодых ребят… Сейчас в воздухе находится пассажирский лайнер, триста пассажиров, в том числе женщины и дети… Он заминирован на пять часов вечера. Умная бомба — сажать самолет нельзя, при высоте тысяча шестьсот бомба сразу срабатывает. — Игнат посмотрел на запястья Зелимхана, сдавленные зубчатой сталью наручников, кивнул, потом поднял взгляд на лицо пленника. Глаза Стилета были совершенно холодными. — Все это из-за тебя, дружок. Так что напрасно ты цокаешь копытом. Я сейчас ослаблю наручники, джигит, но если ты намерен увечить себя дальше…
— Не намерен. — Зелимхан спокойно протянул Игнату руки, затем недобро усмехнулся:
— Что это за историю ты мне плетешь?
— Я не прялка, джигит, — тихо отозвался Стилет.
— А я не конь.
— Что?!
— Я не цокаю копытом, я не конь.
Игнат некоторое время молча смотрел на Зелимхана, потом быстро открыл и снова защелкнул наручники. Отвернулся. Достал пачку «Кэмела» и какое-то время смотрел в окно.
— Спасибо, — негромко проговорил Зелимхан, чуть приподняв руки.
Ворон еле заметно кивнул, быстрым движением выбил из пачки сигарету, поймал ее губами:
— Рябчик, дай спичку.
Рябчик протянул ему биговскую зажигалку:
— Оставь себе, я курить бросил.
— Чего-чего?
— По крайней мере мне так кажется.
— По-моему, сегодня не самый подходящий день, чтобы бросить курить.
— А также пить и колоть наркотики, — ухмыльнулся Рябчик. — Ты прав, краснокожий, верни зажигалку и дай сигарету.
— Ты сказал, что сажать самолет нельзя, — проговорил Зелимхан. — Куда же мы едем?
— Если я довезу тебя домой целым и невредимым, ваши сообщат код отключения бомбы. На все про все осталось меньше четырех часов. Может, ты и не конь, но пидора, который все это затеял, я бы лично подвесил за яйца.
Некоторое время ехали молча, потом Зелимхан, глядя на свои руки, произнес:
— Это невозможно.
— Что невозможно?
— Наши не сделают такой бомбы. Негде…
— Как видишь, сделали.
— Слишком сложно, — покачал головой Зелимхан, — я разбираюсь в оружии, такое не купить, надо заказывать.
— Заказали, браток. — Рябчик посмотрел в зеркало заднего обзора и кивнул. — Заказали.
— Слишком сложно, такие акции готовят заранее. — Зелимхан снова покачал головой. — Мы покупаем то, что может пригодиться на войне. Но это совсем другое дело.
— Да вы вообще невинные овечки, — сказал Рябчик, — не было ни Буденновска, ни Кизляра… Ладно, браток, лучше заткнись и помалкивай.
— Кс-с-с, — процедил Зелимхан, и на мгновение в его глазах появился волчий блеск, потом он добавил какую-то короткую фразу на языке своих гор.
«Странный язык, — подумал Ворон. — Я уже довольно долго слышу эту речь, и все-таки у них язык действительно странный. А Зелимхан напоминает паровой котел, спускающий пар. Как все-таки они быстро закипают, стоит лишь спичку поднести. Этот хоть умеет держать себя в руках. Как там в бессмертном произведении — дикий народ, дети гор?.. Только решение воевать с ними было полным идиотизмом».
Игнат откинулся на спинку сиденья и вдруг подумал, что он в отличие от Рябчика не чувствует по отношению к Зелимхану особой неприязни. Может быть, вообще никакой неприязни. Однако если что-то пойдет не так и понадобится пленника убрать, он это сделает не мешкая.
«Дон Корлеоне? — Ворон еле заметно улыбнулся лишь краешками губ. — Здесь нет ничего личного: это просто бизнес… Да, дружок, такая работа, поэтому кипи осторожнее…»
Телефонный звонок прервал его мысли. Это был Дед. «Заячьи уши» сообщили местонахождение дискеты. Автоматические камеры хранения в районе трех вокзалов. Туда уже выехала группа. Как только самолет с пленником и сопровождающим взлетит, они сообщат номер ячейки и код, открывающий дверцу, хотя мы можем обойтись и без этого. Пока все идет по плану.
— Вас понял, — отозвался Ворон и мысленно добавил — только это не наш план… Потом он обратился к водителю:
— Гринев, дай. знать ментам впереди: до Внуково — никаких остановок. Чего бы ни происходило. И по возможности увеличить скорость.
— Я вас понял. — Гринев с улыбкой кивнул, потом в зеркало заднего обзора он увидел Зелимхана — тень лежала на лице пленника, и что-то похолодело у Гринева внутри — смертник, ему наплевать, и все вокруг него превращаются в смертников. Потом водитель отогнал тревожное предчувствие и, попытавшись снова улыбнуться (странно: энергия, дарящая радость, с этой улыбкой не вернулась), проговорил:
— До Внуково никаких остановок, вас понял…
Но остановиться им придется уже через несколько минут, и так уж все сложится, что во Внуково никто из них в этот день не попадет.
Четверг, 29 февраля
13 час. 8 мин. (до взрыва 3 часа 52 минуты)
Лейтенант Соболев Деду нравился. Конечно, он был не из тех, кого в свое время готовил Дед, и уж, разумеется, ни с кем из его ребят, из восемнадцати, лейтенанта сравнивать было нельзя. Но с ними вообще никого сравнивать нельзя: они были самыми лучшими, и вряд ли какая спецслужба мира имела такой уровень подготовки, разве только в кино. Эх, растерять таких парней… Нет, лейтенант Соболев был другим. О ком говорят «яйцеголовый», толковый мальчишка, помешанный на электронике, пришел прямо из вуза. Что-то он там подрабатывал на стороне, что-то кому-то мастерил. Ну не пропадать же таланту при наших-то окладах… Но когда дело касалось работы, хрупкий домашний мальчик (каждому, как говорится, свое) с несползающей с физиономии светлой, радостной улыбкой преображался, прямо шаман… И несмотря на возраст, авторитет у Соболя среди своих, яйцеголовых, был непререкаем. Да, Дед явно симпатизировал лейтенанту Соболеву, и сейчас, слушая его доклад относительно анализа пленки с записью, Дед лишь кивал головой и думал: «Молодец, Соболь, поможешь отыскать „заячьи уши“, я не я, но представлю тебя на старлея, пацан…»