– Это ведь вы взяли нож, правда?
– Да.
– Для этого вы и хотели, чтобы я вам все показал? А потом притворились, что вам дурно?
Она снова кивнула.
– Зачем вам понадобился нож? – спросил я немного погодя.
– Боялась, что на нем могли остаться отпечатки пальцев, – ответила она простодушно, совсем по-детски.
– Но вы же были в перчатках, разве вы не помните?
Она тряхнула головой, недоуменно глядя на меня, точно мой вопрос поставил ее в тупик, и едва слышно спросила:
– Вы хотите выдать меня полиции?
– Господи боже мой! Нет, конечно.
Она устремила на меня долгий испытующий взгляд, а потом спросила так тихо, точно боялась произнести эти слова:
– Не выдадите? Но почему?
Вы скажете, наверное, что я выбрал не слишком подходящее место и время для объяснения в любви. Впрочем, бог свидетель, я и сам представить себе не мог, что любовь настигнет меня в столь странных обстоятельствах. Я произнес те слова, которые подсказывало мне чувство:
– Потому что я люблю вас.
Она поникла головою, словно смутившись, и срывающимся голосом прошептала:
– Нет, вы не можете… не можете… если бы вы знали…
Потом, будто собравшись с духом, она посмотрела мне прямо в глаза и спросила:
– Так что же вам известно?
– Мне известно, что в тот вечер вы пришли, чтобы поговорить с мосье Рено. Он предложил вам деньги, но вы гневно порвали чек. Потом вы вышли из дома… – Я помедлил.
– Ну, вышла, а дальше?
– Не знаю, было ли вам точно известно, что Жак Рено приедет в Мерлинвиль в тот вечер, или вы просто надеялись, что вам повезет и вы увидитесь с ним, но только вы бродили где-то поблизости от виллы. Возможно, вы чувствовали себя столь несчастной, что шли куда глаза глядят, но, во всяком случае, около полуночи вы были поблизости от дома, и вы увидели на поле для гольфа мужчину…
Я снова умолк. Не успела она сегодня переступить порог моей комнаты, как в каком-то мгновенном озарении мне вдруг явилась истина, и сейчас я представлял себе все, что произошло тогда, так четко, будто видел все собственными глазами. В этой картине все встало на место – и плащ на мертвом мосье Рено, и поразившее меня сходство мосье Жака с отцом: когда он ворвался в гостиную, мне на мгновенье показалось, что покойник ожил.
– Продолжайте же, – настойчиво требовала Сандрильона.
– Вероятно, он стоял спиной к вам, но вы узнали его, вернее, вы думали, что узнали Жака Рено. Походка, осанка, посадка головы, даже плащ – все было так хорошо знакомо вам.
Я помедлил минуту.
– В одном из писем к Жаку Рено вы грозили ему местью. Когда вы увидели его, вы потеряли голову от гнева и ревности… и ударили его ножом! Вы не хотели убивать его, я ни секунды в этом не сомневаюсь. Но вы его убили, Сандрильона.
Она закрыла лицо руками и сдавленным голосом прошептала:
– Вы правы… правы… У меня все это будто стоит перед глазами…
Потом она вскинула голову и выкрикнула резко, почти гневно:
– И вы любите меня? Разве можно любить меня теперь, когда вы все знаете?
– Не знаю, – устало вздохнул я. – Наверное, с любовью ничего уж не поделаешь. Я пробовал противиться ей с того самого первого раза, как увидел вас, но чувство оказалось сильнее меня.
И тут вдруг, когда я меньше всего ожидал, с ней снова началась истерика. Она бросилась на пол и отчаянно зарыдала.
– О нет! Нет! Я не вынесу этого! – кричала она. – Что мне делать! Я не знаю! Не знаю! О горе мне! Хоть бы кто-нибудь научил, что мне теперь делать!
Я снова опустился на колени рядом с ней, стараясь как мог успокоить ее.
– Не бойтесь меня, Белла. Ради бога, не бойтесь. Я люблю вас, но, поверьте, моя любовь ни к чему вас не обязывает. Позвольте только помочь вам. Любите его, если хотите, но позвольте мне помочь вам, раз он этого не может.
Мои слова произвели на нее неожиданное действие – она точно окаменела. Потом отвела руки от лица и уставилась на меня.
– Так вы думаете, что я?… – шепотом проговорила она. – Вы думаете, что я люблю Жака Рено?
И тут она, улыбаясь сквозь слезы, порывисто обвила мою шею руками и прижалась ко мне нежной мокрой щекой.
– Вас я люблю несравненно сильнее, – шептала она. – Его я никогда так не любила!
Она коснулась губами моей щеки, потом моих губ… Она целовала меня так нежно, так горячо… Ее порыв был столь неистов и неожидан, столь непосредствен и искренен, что, проживи я хоть целую вечность, этой минуты мне не забыть никогда!
В этот момент дверь скрипнула, мы обернулись – на пороге стоял Пуаро и молча смотрел на нас.
Я не колебался ни секунды. Одним прыжком я преодолел расстояние, разделяющее нас, и сжал его мертвой хваткой так, что он не мог шевельнуть ни рукой, ни ногой.
– Скорей! – крикнул я девушке. – Бегите! Бегите же! Я задержу его!
Бросив мне прощальный взгляд, она скользнула мимо нас и пустилась наутек. А я держал Пуаро в своих железных объятиях.
– Mon ami, – заметил Пуаро кротко, – вот уж в чем вам не откажешь, так это в физической силе. Стоит такому молодцу, как вы, зажать меня стальной хваткой, и я беспомощен, как ребенок. Однако согласитесь, беседовать в таком положении крайне затруднительно. Да и вообще все это просто смешно. Давайте сядем и спокойно поговорим.
– А вы не погонитесь за ней?
– Mon Dieu! Конечно, нет. Ведь я не Жиро. Сделайте милость, освободите меня.
Я не спускал с него подозрительного взгляда, отлично понимая, что не могу тягаться с ним в хитрости и проницательности, но хватку все же ослабил, и он опустился в кресло, заботливо ощупывая свои руки.
– Ну и силища у вас, Гастингс, точно у разъяренного быка, право! Eh bien, не кажется ли вам, что вы дурно обошлись со своим старым другом, а? Я показываю вам фотографию, вы узнаете вашу знакомую, а мне – ни слова.
– Какая в этом нужда, если вы сами все поняли? – с горечью сказал я.
Конечно, Пуаро сразу догадался, что я узнал на фотографии Беллу! Никогда мне не удавалось его провести!
– О-ля-ля! Вы же не знали, что я догадался. Ну хорошо, а сегодня вы помогли ей сбежать. И это после того, как мы с таким трудом нашли ее. Eh bien! Решайте, Гастингс, вы по-прежнему заодно со мной или теперь уже против меня?