Резко отшатываюсь, тяжело дыша. Никогда.

Мы оба усаживаемся обратно. В голове немного проясняется. Девушка прерывисто дышит, у нее расширенные зрачки.

— Я не… Это не по-настоящему.

Мои слова звучат нелепо. Трясу головой, чтобы хоть как-то прийти в себя.

У Лилы странное выражение лица — не могу понять, о чем она думает. Полураскрытые губы слегка припухли.

— Пошли назад, — наконец выдавливаю я.

— Ладно, — отвечает она едва слышно, почти на одном выдохе.

Киваю и встаю. Подаю ей руку, и она позволяет поднять себя на ноги. Еще мгновение мы держимся за руки, без перчаток. У нее теплая ладонь.

Позже я замечаю свое отражение в окне собственной комнаты. Растрепанные темные волосы, презрительная усмешка. Словно изнывающий от голода призрак злобно скалится на мир, где ему не рады.

Сон приходит неожиданно. Стою рядом с Барроном на краю лужайки. Почему-то твердо знаю, что мы кого-то ждем: кто-то должен выйти из того большого белого дома с колоннами.

— Чашечку чая? — интересуется брат и, ухмыляясь, протягивает бумажный стаканчик.

Там пузырится и исходит паром кипящая янтарная жидкость. Мы же обожжемся!

— Думаешь, нам будут рады? — спрашиваю я.

ГЛАВА 6

На следующий день на занятиях я ничего не соображаю. Пишу на двойку контрольную по физике и совершенно непотребным образом спрягаю французские глаголы. Французский, слава богу, мне вряд ли понадобится — зачем наемному убийце французский? Разве что буду, как те киношные красавчики, путешествовать по всему миру и попутно воровать драгоценности. А вот физика, возможно, пригодится — высчитывать траекторию полета пуль.

В обеденный перерыв звоню Баррону. Что угодно — лишь бы не идти в столовую. Там Даника и Сэм, а что я им скажу? Только врать опять придется. А еще Лила. А ей надо бы наврать, но я не знаю как.

— Привет, Баррон. Пицца по вторникам — все в силе?

Голос у брата спокойный. Такой обычный. Я почти готов немного расслабиться.

— Мне надо кое-что у тебя спросить, с глазу на глаз. Ты где?

Проходящая мимо учительница бросает на меня неодобрительный взгляд. Ученикам не полагается в школе звонить по мобильнику, даже на переменах. Но я старшеклассник, поэтому она ничего не говорит.

— Веселимся вовсю. Остановились в гостинице «Нассау». Такое пафосное место.

— Вы в Принстоне.

Отель прямо в центре города, в пяти минутах ходьбы от дома Вассерманов. Я содрогаюсь от ужаса, представив, как мама Даники и моя мама стоят в одной очереди в магазине.

— Да, — смеется брат. — Ну и что? Мама сказала, что вы всех сделали в Атлантик-Сити, поэтому нужно все начинать сызнова и на новом месте.

И с чего я решил, что Баррон поможет матери? Он только потакает ей во всем и делает еще хуже. Ох, брат же говорил на похоронах про какую-то картину. Как я не понял сразу, к чему все идет!

— Ладно, неважно. Давай где-нибудь встретимся часов в шесть? Я смогу улизнуть с ужина и пропустить самостоятельную работу.

— Да мы прямо сейчас приедем. Ты что? Мама же сможет тебя отпросить. Поедим суши.

— Конечно, договорились.

От Принстона ехать минут двадцать, но они появляются только через полтора часа. Я как раз занимаюсь работой над ошибками: сплошное мучение — ведь контрольную по физике я провалил исключительно по глупой невнимательности.

Когда меня вызывают в учительскую, вздыхаю от облегчения.

Баррон в сером костюме с отливом вальяжно облокотился о секретарский стол. Очки черные нацепил. Мама тоже в черных очках, наклонилась и подписывает какую-то бумагу. На ней огромная черно-белая шляпа, черные перчатки и черное платье с глубоким декольте, волосы убраны под дорогой шелковый шарф.

Видимо, это такой своеобразный траурный наряд.

— Привет, мам.

— Привет, милый. Надо съездить к врачу. Удостовериться, что тебе не передалась болезнь, которая сгубила твоего брата, — мать поворачивается к секретарю (похоже, мисс Логан до глубины души возмущена разворачивающейся перед ней сценой), — вы же знаете, такое иногда по наследству передается.

— Боишься, у меня тоже случится обострение? Прямо между ребер? Ты, возможно, права, и это действительно передается по наследству.

Мама сердито поджимает губы, а Баррон с силой хлопает меня по плечу:

— Пошли, шутник.

Идем к парковке. Я засовываю руки в перчатках поглубже в карманы форменных брюк. Брат вышагивает рядом. Две верхние пуговицы белоснежной рубашки расстегнуты, чтобы все могли полюбоваться на его загорелую шею и новенькую золотую цепь. Интересно, а талисманы у Баррона есть?

Мама прикуривает сигарету от позолоченной зажигалки и глубоко затягивается:

— Ты же вроде сам хотел, чтобы мы тебя забрали? В чем дело?

— Я только хотел, чтобы Баррон рассказал, где спрятаны тела.

Стараюсь говорить потише. Мы идем по Уоллингфорду, по его чистеньким подстриженным лужайкам. На этом фоне мои родственники кажутся нереальными, они никак не вписываются в окружающую действительность.

Мать и Баррон обмениваются озабоченными взглядами.

— Те люди, которых я превратил. Где тела? Во что я их трансформировал?

Понятия не имею, что именно брат забыл, а что помнит. Помнит ли об исчезновении Греко, Кальвиса и остальных? Скольких воспоминаний его лишила отдача? Он же все записывает в блокноты, поэтому что-то, наверное, ему известно. Да, я, конечно же, подделал записи, в итоге Баррон забыл, как собирался с моей помощью убить Захарова, и, сам того не ведая, перешел на мою сторону и перестал помогать Филипу и Антону. Но все остальное я не менял — оставил как есть.

— Тебе совершенно незачем это знать.

Ага, обнадеживающее начало.

— Предположим, есть зачем.

Останавливаюсь прямо посреди дорожки, тем самым вынуждая остановиться и их.

— Мальчики, не надо ссориться. — Мама выдыхает облако дыма, и оно неподвижно повисает в воздухе. — Кассель, зайчик, не надо. Забудь про них.

— Один труп, расскажите хотя бы про один труп.

— Ладно, — беззаботно пожимает плечами брат. — Помнишь тот стул, который ты так ненавидел?

Беззвучно открываю и закрываю рот, как рыба, выброшенная на берег.

— Что?

Хотя я отлично понял, о чем идет речь. Хотел этот самый стул выкинуть, когда мы с дедом прибирались в старом доме. Он меня всегда пугал, ведь сначала я видел такой по телевизору, а потом Филип его принес.

Баррон со смехом приподнимает солнечные очки и корчит мне рожу.