Я растерялся и уже ни в чем не уверен, но все-таки повторяю:
— Не буду. Отвези меня обратно.
В машине стало трудно дышать, хочется на воздух.
— Я уже взял заказ. Потому что был уверен — ты согласишься.
Я цепенею.
— Баррон, прекрати. Я не куплюсь на такое. Я не…
— Только один раз. Всего один. Не понравится или не получится — и ладно. Всего один раз.
Молчу. Я подделал его блокноты и тем самым превратил в того брата, которого всегда хотел иметь. За все надо платить.
— Вместо доверительных бесед по вторникам будем планировать убийство?
— Так ты согласен?
Меня мутит, только бы не вырвало. Он так искренне рад и счастлив, что я передумал. Прислоняюсь лбом к холодному стеклу.
— Кого? Кого мы должны убить?
— Эмиля Ломбардо. — Он нетерпеливо машет рукой. — Ты его не знаешь. Настоящий психопат.
Слава богу, я отвернулся, и он не видит выражения моего лица.
— Ладно, но только один раз.
Баррон хлопает меня по плечу, и тут на дорожку выезжает машина. Сверкает красно-синяя мигалка, вид получается жутковатый — надгробия будто подсветили стробоскопом.
— Копы. — Брат ударяет кулаком по приборной панели.
— Там же было написано «Проезд закрыт».
Брат незаметно стягивает перчатку.
— Ты что делаешь?
Он в притворном изумлении приподнимает бровь и ехидно улыбается:
— Как что? Штраф не хочу платить.
Полицейские включают прожектор. От неожиданности у меня перед глазами вспыхивают цветные пятна. Обеспокоенно оглядываюсь. Один из них вышел из машины, идет к нам. Набираю в грудь побольше воздуха. Баррон опускает стекло и криво улыбается.
— Добрый вечер, сэр.
Но коснуться подошедшего не успевает — я хватаю его за запястье затянутой в перчатку рукой. Баррон смотрит на меня в немом изумлении, даже разозлиться не успел. Агент Хант направляет на него пистолет.
— Баррон Шарп, выйдите из машины.
— Что?
— Я агент Хант или вы забыли? — Первый раз вижу Ханта таким радостным. — Мы с вами очень плодотворно побеседовали, обсуждали вашего брата. Вы тогда еще много всего наговорили.
— Я помню. — Брат оглядывается на меня.
— Интересное вы сделали Касселю предложение.
Вижу в зеркало заднего вида, как из полицейской машины выходит Джонс. Баррон поворачивается ко мне. Подчиняясь внезапному порыву, задираю рубашку и показываю ему записывающее устройство.
— Прости. Просто подумал: ты собирался меня заставить работать на Бреннанов, почему бы и мне тогда не проделать похожий фокус. Я нас обоих пристроил в специальную программу.
Баррон непонимающе на меня уставился.
Вспоминаю, как дедушка, сидя ночью во дворе, смотрел на небо и сокрушался, что внуки пошли по неверному пути, мечтал все изменить. Вряд ли, конечно, он именно об этом мечтал.
Да, вот я и привел лошадь к водопою, но пить не заставил.
Баррона заковывают в наручники. Хорошо, что я заранее выторговал у агентов его участие в программе. Хант и Джонс не очень дружелюбно на него смотрят — они, конечно, гораздо охотнее бы заперли брата в кутузку, перспектива совместной работы их не радует. Знакомая ситуация. Точно так же они смотрят и на меня.
Труднее всего не привести за собой хвост. Хант везет меня в Уоллингфорд, где остался мой «Бенц». Не очень приятная компания. На всякий случай целый час бесцельно катаюсь вокруг кампуса. Вроде никто за мной не следит.
Машин на улице почти нет. Конечно, ведь уже поздно.
Подъезжаю к гостинице и паркуюсь возле черного входа, около мусорных баков. От ночного холодного воздуха лицо горит, как от пощечины. Ничего себе, еще только осень, а так похолодало. Или в три часа ночи всегда прохладно?
От центрального кирпичного здания расходятся два крыла — получается такая большая буква С, а в середине — бассейн с зеленоватой водой. У каждой комнаты отдельный вход, так что можно не заходить в фойе.
Она поселилась в номере 411. На втором этаже. Стучу три раза. Звякает цепочка, и дверь открывается.
Вдова моего брата выглядит гораздо лучше, чем во время нашей последней встречи, — не такая исхудавшая. Но под глазами по-прежнему синяки. Растрепанные каштановые волосы, облегающее черное платье — зачем-то нарядилась ради меня.
— Опаздываешь.
Захожу, она закрывает за мной дверь и прислоняется к косяку. Перчаток на ней нет, туфель тоже. Но она же не мастер, правильно?
В углу стоит раскрытый чемодан, на полу валяется одежда. Снимаю со спинки единственного в комнате стула тонкую сорочку и сажусь.
— Прости. Планируешь одно, а выходит другое.
— Выпить хочешь?
На столе бутылка текилы и два пластиковых стаканчика. Качаю головой. Маура бросает в стаканчик два кубика льда и наливает себе спиртного.
— Я знала, что ты меня вычислишь. Рассказать, как все произошло?
— Давай я сам. Хочу проверить свои догадки.
Невестка ложится на кровать, на живот. Она навеселе.
— У вас с Филипом были бурные отношения? Сплошные американские горки: взлеты, падения. Крики, скандалы, потом вспышка страсти.
— Да. — Она подозрительно на меня смотрит.
— Да ладно, мы же братья, я помню все его романы. Ну и вот, может, тебе надоели ссоры, а может, все изменилось после рождения сына. Как бы то ни было — вмешался Баррон. Ты начала забывать размолвки с Филипом, забыла, что собираешься его бросить.
— И ты подарил мне амулет.
Вспоминаю тот вечер — мы разговаривали на кухне, племянник плакал, дедушка спал в кресле в гостиной.
— Да. Он и мою память стирал.
Маура отпивает текилы.
— Ты сильно страдала от побочных эффектов.
Вспоминаю, как Маура сидела рядом со мной на лестнице и болтала ногами, просунув их между перилами. В такт одной ей слышной музыке.
— Да, музыка. Я так по ней скучаю.
— Ты говорила, она была красивая.
— Я в средней школе играла на кларнете. Не очень умело, но ноты читать до сих пор могу. — Девушка смеется. — Пыталась записать мелодию, но не успела: музыка прекратилась. Может, я ее больше никогда не услышу.
— Слуховая галлюцинация. А у меня от магии обычно головные боли. Скажи спасибо, что все кончилось.
— Какое прозаическое объяснение. — Маура корчит мне рожу.
— Ну да. Так вот. Ты узнала, чем занимаются Филип и Баррон, и сбежала. Вместе с сыном.