Из нашего тихого убежища в Арденнах мы наблюдали за событиями в мире. Мы получали множество газет, и еще для Пуаро каждый день доставляли пухлый конверт, явно содержащий в себе нечто вроде отчета по делу. Пуаро никогда не показывал мне этих бумаг, но по его настроению и поведению нетрудно было догадаться, содержались в них хорошие новости или наоборот. Впрочем, он ни на секунду не усомнился в том, что наш план должен увенчаться только успехом и никак иначе.
– В недавнем прошлом меня постоянно пугала возможность вашей гибели прямо на пороге моего дома, Гастингс, – сказал он как-то. – И это заставляло меня нервничать – как кошку перед прыжком, так ведь у вас говорят? Но теперь я всем доволен. Даже если они обнаружат, что прибывший в Южную Америку капитан Гастингс – самозванец (а я не думаю, что это обнаружат – ведь едва ли они станут посылать агента, знающего вас лично), – они всего лишь подумают, что вы пытаетесь обмануть их с присущей вам изобретательностью, и не станут предпринимать серьезных усилий для ваших поисков. В самом главном – в моей смерти – они полностью убеждены. И они двинутся вперед и начнут реализовывать свои планы.
– А потом? – пылко спросил я.
– А потом, mon ami, произойдет великое воскрешение Эркюля Пуаро! В одиннадцатом часу я воскресну, повергну их в смятение и одержу победу в моей неподражаемой манере!
Я понял, что тщеславие Пуаро – нечто такое, что выдержит без ущерба для себя любые испытания. Я напомнил, что раз-другой победа доставалась нашему противнику. Но мне бы следовало знать, что невозможно притушить восхищение Эркюля Пуаро его собственным методом.
– Видите ли, Гастингс, это вроде маленького карточного фокуса. У вас четыре валета, вы их разделяете – один наверху колоды, второй внизу, и так далее. Потом вы снимаете карты, тасуете – и оп! – валеты снова лежат все вместе. Это и есть моя цель. Так я и действую – то против одного члена Большой Четверки, то против другого. Но дайте только мне собрать их всех вместе, как валетов в колоде карт, и я прихлопну их одним удачным ходом!
– А как вы предполагаете собрать их вместе? – спросил я.
– Я просто выжду подходящий момент. Я буду лежать, затаившись, пока они не сочтут себя готовыми нанести удар.
– Может понадобиться много времени, – пробормотал я.
– Он, как всегда, нетерпелив, мой добрый Гастингс! Но – нет, это будет недолго. Тот единственный человек, которого они боялись, то есть я, убрался с их пути. Я даю им самое большее два месяца.
Его слова «убрался с их пути» вдруг заставили меня вспомнить об Инглзе и его трагической гибели, и я сообразил, что до сих пор не рассказал Пуаро о китайце, умершем в госпитале Святого Юлиана.
Пуаро выслушал мою историю с предельным вниманием.
– Значит, слуга Инглза? И те несколько слов, что он произнес, были итальянскими? Интересно…
– Именно поэтому я заподозрил, что китаец мог быть подослан Большой Четверкой.
– Ваше рассуждение ошибочно, Гастингс. Заставьте работать свои маленькие серые клеточки! Если бы ваши враги хотели обмануть вас, они обязательно учли бы то, что китаец должен говорить по-английски, хотя и плохо. Нет, послание было настоящим. Повторите-ка еще раз, что вы слышали?
– Сначала он упомянул о Ларго Генделя, а потом сказал что-то вроде «карроза» – это ведь экипаж, карета, правильно?
– И больше ничего?
– Ну, в самом конце он пробормотал нечто похожее на «кара», но на кого он ее призывал, я не понял… и какое-то женское имя. Зия, думаю. Но вряд ли это может иметь значение.
– Ошибаетесь, Гастингс. Кара Зия – это очень важно, действительно очень важно!
– Я не понимаю…
– Мой дорогой друг, вы никогда не поймете… просто потому, что англичане не знают географии.
– Географии? – воскликнул я. – При чем тут география?!
– Думаю, точнее бы объяснил мсье Томас Кук. [20]
Как обычно, Пуаро отказался дать дальнейшие пояснения – это одна из его самых неприятных привычек. Но я обратил внимание, что он заметно повеселел после нашего разговора, как будто что-то выиграл.
Дни текли, приятные, хотя и слегка однообразные. На вилле нашлось множество книг, окрестности были просто изумительны и манили погулять, но я иной раз немного нервничал из-за нашей бездеятельности и из-за непоколебимой безмятежности Пуаро. Ничто не тревожило нашего покоя, и так все и шло до конца июня, и вот наконец пришли новости о Большой Четверке.
Однажды утром к вилле подкатил автомобиль, и это было настолько необычным для нас событием, что я поспешил вниз, чтобы удовлетворить свое любопытство. Я увидел, как Пуаро разговаривает с симпатичным человеком примерно моих лет, с виду похожим на крестьянина.
Пуаро представил его мне:
– Это капитан Харви, Гастингс, один из наиболее известных сотрудников вашей разведки.
– Ну, боюсь, не так уж я и известен, – со смехом произнес молодой человек.
– Лучше сказать – неизвестен тем, кому не следует о вас знать, – уточнил Пуаро. – Большинство знакомых капитана Харви считают его очень милым, но довольно безмозглым молодым человеком, который интересуется только травлей лисиц да танцами.
Тут уж и я рассмеялся.
– Ну ладно, перейдем к делу, – сказал Пуаро. – Значит, вы считаете, что время настало?
– Мы уверены в этом, сэр. Китай сейчас оказался в политической изоляции. Что там происходит, никому не известно. Никаких новостей оттуда нет, ни по телеграфу, ни иными путями… После социального взрыва – полное молчание!
– Ли Чанг Йен проявил себя. А остальные?
– Эйб Райланд неделю назад прибыл в Англию, а вчера отправился на континент.
– А мадам Оливер?
– Мадам Оливер прошлой ночью выехала из Парижа.
– В Италию?
– Да, сэр, в Италию. Насколько мы понимаем, они оба направляются именно в то место, которое вы назвали… хотя откуда вам стало известно…
– Ах, мне тут как раз и нечем особо похвастать! Это работа Гастингса. Он, видите ли, скрывает свой ум, но его ум глубок!
Харви посмотрел на меня с уважением, и я ощутил некоторую неловкость.