Она медленно и дрожа ела, на коленях лежала развернутая салфетка.
Мужчина, ровесник Флоры, сидел между отцом и матерью.
Флора не узнала его, но поняла, кто это.
Она остановилась у стола, и пол скрипнул под ее ногами.
Первым ее увидел отец.
Когда старик заметил ее, за столом воцарилась странная тишина. Отец опустил вилку и выпрямился, словно действительно хотел получше рассмотреть Флору.
Мать проследила за его взглядом и несколько раз моргнула, когда женщина средних лет, державшая в руках блестящее ружье, выступила из темноты.
— Флора, — сказала старуха, уронив нож, — это ты, Флора?
Флора стояла с ружьем перед накрытым столом и не могла выдавить ни слова в ответ. Она с трудом сглотнула, быстро взглянула матери в глаза и повернулась к отцу.
— Почему ты пришла сюда с ружьем? — спросил отец.
— Из-за тебя я лгала всю жизнь, — ответила Флора.
Отец коротко, безрадостно улыбнулся. Горькие морщина на его лице проступили резче.
— Лжец будет ввержен в озеро огня, — утомленно ответил он.
Флора кивнула, поколебалась и спросила:
— Ты ведь знал, что Ильву убил Даниель?
Отец медленно промокнул губы льняной салфеткой.
— Нам пришлось отослать тебя из-за твоей чудовищной лжи, — сказал он. — А теперь ты снова явилась сюда и снова врешь.
— Я не вру.
— Ты призналась, Флора… Ты призналась мне, что все просто выдумала, — тихо сказал он.
— Мне было всего четыре года, а ты кричал на меня, кричал, что мои волосы загорятся, если я не признаюсь, что вру, кричал, что мое лицо расплавится и кровь закипит, как вода… Я сказала, что наврала, и вы выгнали меня вон из дома.
Флора прищурилась на брата, сидящего за столом спиной к свету. Невозможно было понять, смотрит он на нее или нет. Его глаза походили на два схваченных льдом колодца.
— А теперь уходи, — сказал отец, возвращаясь к трапезе.
— Без него — не уйду. — Флора указала дулом ружья на Даниеля.
— Он не виноват, — прошелестела мать. — Это я…
— Даниель — славный сын, — перебил отец.
— Я ничего другого и не говорю, — продолжила мать, — но он… Ты не знаешь. Перед тем как все это случилось, мы сидели вечером, смотрели телеспектакль. «Фрекен Юлия», она там безумно хотела батрака… И я сказала, что лучше…
— Что за глупости! — прервал отец.
— Я каждый день думаю об этом, — продолжала старуха. — Это я виновата. Потому что я тогда сказала, что лучше девушке умереть, чем забеременеть.
— Прекрати же!
— И когда я сказала это… Я увидела, как маленький Даниель не отрываясь смотрит на меня. — У матери в глазах стояли слезы. — А я говорила о пьесе Стриндберга… — Дрожащими руками она взяла с колен салфетку. — А тогда, с Ильвой… Прошла целая неделя после того несчастья. Вечером Даниель молился, я была рядом… и он рассказал, что Ильва забеременела. Ему ведь было всего шесть лет, он ничего не понимал.
Флора взглянула на брата. Он поправил очки и теперь не сводил глаз с матери. Невозможно было понять, о чем он думает.
— Пойдешь со мной в полицию, расскажешь правду, — сказала ему Флора, целясь ему в грудь.
— Какой смысл? — спросила мать. — Это был просто несчастный случай.
— Мы играли, — сказала Флора, не глядя на нее. — Но это не был несчастный случай…
— Он был просто ребенок! — закричал отец.
— Да, но сейчас он убил снова! Убил двух человек в Бригиттагордене. Девочку, которой было всего четырнадцать. Когда ее нашли, она как будто закрывала лицо руками…
— Врешь! — завопил отец и стукнул кулаком по столу.
— Это вы врете, — прошептала Флора.
Даниель поднялся. На его лице появилось странное выражение. Может быть, это была жестокость, но выглядела она как смесь отвращения и страха. Чувства смешались. У ножа две стороны, но лезвие всего одно.
Мать, умоляя, попыталась удержать его, но он отвел ее руки и сказал что-то, чего Флора не расслышала.
Кажется, выругался.
— Пошли, — сказала ему Флора.
Отец с матерью не сводили с нее глаз. Говорить больше было не о чем. Флора вышла из столовой, ведя брата под прицелом.
Они вышли из дома, спустились по широкой лестнице, пересекли посыпанный гравием двор, миновали флигель и направились вниз, к хозяйственным постройкам.
— Иди-иди, — пробормотала Флора, когда Даниель замедлил шаг.
Идя по гравийной дорожке, они обогнули большой красный сарай и стали спускаться к пашне. Флора направляла дуло Даниелю в спину. Она думала о том, что вспомнила какие-то фрагменты из тех двух лет, что она провела в усадьбе, но ведь было время и до усадьбы; там была сплошная чернота — в том времени, когда они с Даниелем жили в приюте.
Но сначала было время, когда она жила со свой мамой.
— Ты меня застрелишь? — ласково спросил Даниель.
— Я смогу, — ответила Флора. — Но хочу, чтобы мы пошли в полицию.
Солнце пробилось сквозь тяжелые дождевые тучи и на миг ослепило Флору. Когда белые пятна в глазах поредели, Флора почувствовала, что у нее вспотели руки. Ей захотелось вытереть ладони о штаны, но она не решилась выпустить ружье из рук.
Вдалеке закаркала ворона.
Они прошли мимо валявшихся в траве тракторных покрышек и старой ванны и оказались на дорожке, огибавшей большой пустой сарай. В молчании миновали заросли крапивы и отцветших сорняков и обогнули стену, к которой приткнулись мешки с керамзитом.
Пришлось описать такой огромный крюк, чтобы оказаться на обширном поле.
Высокий сарай загородил солнце, когда они обходили постройку сзади.
— Флора, — удивленно пробормотал Даниель.
У Флоры затекли мышцы, и уставшие руки начинали дрожать.
Вдали угадывалась дорога на Дельсбу — словно карандашом прочерченная по желтым полям.
Флора ткнула Даниеля дулом между лопаток, и оба вошли на сухую площадку у сарая. Она быстро вытерла вспотевшие ладони и снова положила палец на спусковой крючок.
Даниель остановился, дождался, когда Флора снова ткнет его дулом, и пошел мимо бетонного фундамента с приваренными к нему ржавыми железными кольцами.
Вдоль растрескавшегося фундамента росли сорняки.
Даниель споткнулся и сильно замедлил шаг.
— Иди вперед, — велела Флора.
Он взмахнул рукой, провел ладонью по высоким сорнякам. Оттуда взлетела бабочка, закружилась в воздухе.