С легкой отстраненностью в движениях разлил сент-эмильонское красное вино по двум бокалам.
Землистый запах мерло и каберне-совиньона успел распространиться по кухне, когда в дверь позвонили.
На пороге стояла Диса в плаще в красно-белую полоску. Глаза широко распахнуты, лицо мокро от дождя.
— Я решила проверить, такой ли ты суперполицейский, как говорят.
— И каким образом?
— Проведу тест. Как по-твоему, я сейчас выгляжу как обычно?
— Лучше.
— Ответ не принимается, — улыбнулась Диса.
— Ты подстриглась и в первый раз в году заколола волосы парижской заколкой.
— Еще что-нибудь?
Он скользнул взглядом по раскрасневшемуся худощавому лицу, стрижке «паж», блестящим волосам и стройному телу.
— Новые. — Комиссар указал на красные ботинки — шнуровка, высокие каблуки.
– «Марк Джейкобс»… дороговаты для меня.
— Красивые.
— Больше ничего не видишь?
— Я еще не закончил. — Комиссар взял руки Дисы в свои, перевернул и стал рассматривать ногти.
Диса не могла удержаться от улыбки, когда он пробормотал, что у нее та же помада, что и когда они были в «Сёдра театерн». Комиссар осторожно покачал ее серьги, взглянул ей в глаза и задержал взгляд, потом отошел. На лицо Дисы падал свет торшера.
— Глаза, — сказал Йона. — Левый зрачок не реагирует на свет.
— Молодец. Мне закапали капли.
— Ты ходила проверить глаз?
— В стекловидном теле вмятина, но ничего серьезного. — Диса направилась на кухню.
— Ужин скоро будет готов, только мясо еще доходит.
— Как здорово ты все устроил.
— Мы с тобой давно не виделись. Я так рад, что ты пришла.
Они молча подняли бокалы друг за друга; Дисе — как всегда, когда Йона смотрел на нее, — стало жарко, у нее появилось ощущение, что кожа заблестела. Диса с усилием отвела взгляд, покрутила бокал, вдохнула аромат и снова отпила немного вина.
— Правильная температура, — констатировала она.
Йона выложил мясо и картошку на тарелку, где уже лежали руккола, базилик и тимьян.
Соусом аккуратно нарисовал круг на краю тарелки, думая о том, что давно уже должен был сказать Дисе.
— Ну как тебе жилось?
— В смысле — без тебя? Лучше чем когда-либо. — Дисе хотелось уязвить его.
За столом наступило молчание. Диса осторожно прикрыла руку комиссара своей:
— Прости. Но я так злюсь на тебя иногда. Когда я — мое худшее «я».
— И какое «я» ты сейчас?
— Худшее.
Йона отпил вина.
— В последнее время я много думал о прошлом, — начал он.
Диса улыбнулась, приподняв бровь:
— В последнее время? Да ты всегда думаешь о прошлом.
— Неужели?
— Да, думаешь… но никогда не говоришь о нем.
— Нет, я…
Он замолчал, светло-серые глаза сузились. Холодок пополз у Дисы по спине.
— Ты попросил меня прийти на ужин, сказал, что надо поговорить… Когда-то я решила никогда больше не разговаривать с тобой, но вот ты звонишь… через несколько месяцев…
— Да, потому что…
— Тебе на меня наплевать, вот что.
— Диса… думай обо мне, что хочешь. — Йона был серьезен. — Но я хочу, чтобы ты знала: ты мне очень небезразлична… очень. Я всегда думаю о тебе.
— Спасибо, — медленно проговорила Диса и встала из-за стола, не глядя на комиссара.
— Я хотел сказать совсем о другом, об ужасном…
Йона стоял и смотрел, как Диса натягивает полосатый плащик.
— До свидания, — прошептала она.
— Диса, ты нужна мне. — Комиссар слышал свой голос как со стороны. — Я хочу тебя.
Диса не отрываясь смотрела на него. Блестящая темная челка опускалась ей на ресницы.
— Что ты сказал? — спросила Диса, помолчав.
— Я хочу тебя.
— Не говори так, — пробормотала она, застегивая «молнию» на ботинках.
— Ты нужна мне, каждый день, каждый час. Но я не могу рисковать тобой, я не вынесу мысли, что с тобой может что-то случиться…
— Что со мной может случиться? — перебила она.
— Ты можешь исчезнуть, — просто объяснил комиссар и взял ее лицо в ладони.
— Это ты вечно исчезаешь, — прошептала Диса.
— Меня трудно напугать, и я знаю, что говорю, когда…
Диса встала на цыпочки и легонько поцеловала его в губы, потом еще подержала лицо под его теплым дыханием. Йона нашел ее рот и осторожно целовал, пока она не раскрыла губы.
Они долго стояли и целовались; Йона расстегнул полосатый плащик, и он упал на пол.
— Диса, — шептал он, лаская ее плечи и спину.
Он прижался к ней, вдохнул шелковистый запах, поцеловал над ключицей и в тонкую шею, взял в губы золотую цепочку, поцеловал подбородок и мягкий влажный рот. Потрогал ее теплую кожу сквозь тонкую блузку. С тихим щелчком расстегнулись кнопки. У Дисы уже затвердели соски, живот резко поднимался и опускался от прерывистого дыхания.
Она серьезно посмотрела Йоне в глаза и потянула за собой в спальню; блузка расстегнулась, и грудь сияла — белая, словно фарфоровая.
Они остановились, снова ища губы друг друга. Руки Йоны скользнули вниз по ее пояснице, на ягодицы и дальше, под туго натянутую ткань трусов.
Диса осторожно отстранилась, чувствуя горячий пульс в паху и ощущая, что уже намокла. Щеки покраснели, а руки дрожали, когда она расстегивала на Йоне брюки.
После завтрака Диса осталась в кровати, с чашкой кофе и «Санди таймс» в айпеде. Йона тем временем принял душ и оделся.
Вчера он решил, что не пойдет в Музей северных стран, не станет смотреть на саамский свадебный венец из переплетенных корней.
Вместо этого он остался с Дисой. На то, что произошло сегодня ночью, он не рассчитывал. Но может быть, из-за слабоумия Розы Бергман все связи с Суммой и Люми окончательно канули в прошлое.
Больше двенадцати лет прошло.
Пора понять: бояться больше нечего.
Но сначала надо все же поговорить с Дисой, предостеречь ее, рассказать о своих страхах — так, чтобы она сама могла сделать выбор.
Йона постоял в дверях. Диса не заметила этого, и он пошел на кухню и набрал номер профессора Хольгера Яльмерта.
— Это Йона Линна.
— Я слышал, Гуннарссону нелегко. — Кажется, Хольгер был доволен. — Мне пришлось обещать ему, что я не пошлю тебе ни строчки.