Пару дней спустя, когда мудрые слова леди Солнышка уже успели утратить свою былую остроту, Папа сидел в кресле, покуривал трубку и стойко рассказывал детям о гусеницах, весьма раздосадованный тем, что Толстик знает о них гораздо больше него и напоминает отцу о том, что тот уже успел позабыть. Дети тотчас решили воспользоваться его замешательством, но проделали это хитро и тонко.
— Пап, но ведь это же дубовый коконопряд, а не сиреневый бражник, как ты говоришь, — упрямо возражал Толстик. — У тебя в памяти, наверное, столько всего, что для насекомых там просто не осталось места.
— У Папы отличная память, — вступилась за отца Крошка.
— Ну да, когда-то была, — виновато признался Папа.
— Пап, а ты можешь назвать всех королей Англии?
— Ну, почти все это могут.
— Я вам сейчас скажу, кого Папа назовет без запинки, — объявил Парнишка. — Он сможет перечислить всех английских чемпионов по боксу в тяжелом весе с датами и участниками финальных боев и знает, кто кого и как побил. Правда, Пап?
— Ну, возможно, и смогу. Так вот, а бабочка-махаон…
— Нет, наверное, не сможет, — раздосадованно перебил его Толстик.
— Сможет, я знаю. Не веришь — сам спроси — настаивал Парнишка.
— Пап, а кто был самым первым чемпионом?
— Ну, принято считать, что Джеймс Фигг, — несколько неуверенно ответил Папа, чувствуя, что попался в ловушку. — Да, пожалуй, он, потому что до Фигга нет никаких документально подтвержденных свидетельств.
— Пап, расскажи нам о Фигге, а? Ну, пожалуйста! — Три пары детских глазок умоляюще воззрились на него, и трое благодарных слушателей приготовились к рассказу на «запретную тему».
— Фигг был, если можно так выразиться, бойцом-универсалом. Если бы сейчас он вступил в Британскую ассоциацию бокса, то его непременно бы оттуда исключили. И вот почему. В те времена дрались почти без правил и на чем угодно. Если мне не изменяет память, он владел чем-то вроде клуба на Тоттенхэм-Корт-роуд, где и проходили подобные поединки. Фигг мог кому угодно сломать нос ударом кулака, пересчитать ребра дубинкой или раскроить череп мечом.
— Но своих-то учеников он не калечил, да?
— Как бы не так! Капитан Годфри в своих воспоминаниях писал, что этот человек обладал совершенно необузданным нравом и не щадил никого, кто отваживался сразиться с ним. В те жестокие времена это значило довольно много. Годфри знал Фигга лучше других, поскольку был одним из его учеников.
— А Фигг его не покалечил?
— Да вроде нет. В любом случае, Годфри научился стойко держать удар и овладел всем тем, что Фигг смог ему преподать. Когда год спустя Годфри вновь появился на Тоттенхэм-Корт-роуд, Фигг очень скоро понял, что перед ним настоящий боец, и вмиг умерил свой воинственный пыл.
— А кто был этот Годфри?
— О, отличный спортсмен и прекрасный писатель. Сейчас мы уже не можем судить, как он дрался на ринге, зато мы восхищаемся его прозой, которая далеко превосходит Сэма Джонсона и других мастеров пера того времени. Насколько мне известно, до нас дошла лишь одна его книга, но написана она таким языком, которому позавидовали бы нынешние маститые писатели. Раньше я наизусть помнил оттуда целые куски, но теперь почти все забыл. Там есть прекрасное описание того, как Джек Бротон защищался и контратаковал. Вот, по-моему, так… «Он словно приглашает противника нанести удар. Отразив его, он собирает свои могучие мускулы в один мощный кулак, а затем переносит всю тяжесть тела на руку и всесокрушающим ураганом обрушивается на соперника».
— Здорово! — воскликнул Толстик. — Вот это здорово!
Его глаза засверкали, щеки раскраснелись, поскольку его артистичная натура всегда откликается на то, что достойно восхищения.
— Пап, а кто стал следующим чемпионом? — спросил он.
Вопрос был задан слишком прямолинейно, и Папа начал догадываться, что без сговора здесь не обошлось.
— Нет, по списку я не пойду. Даже и не думайте! Так, вернемся к дубовому коконопряду…
— Пап, я только одну вещь хотел узнать, и все! — вскричал Парнишка, изо всех сил стараясь казаться искренним. — Кто побил Слэка, а?
— Ну, конечно же, Стивенс по прозвищу Гвоздильщик, личность не очень-то примечательная; хотя Слэк, со своей стороны, тоже ничем особым не выделялся. Тем не менее Гвоздильщик, так сказать, остался в памяти народной благодаря своему пристрастию броско одеваться. С той поры, увидев на улице какого-нибудь франта, люди частенько говорят, что он разоделся, как Гвоздильщик.
— Но, пап, — возразил Парнишка, выдвигая свои доводы, чтобы разговор не перекинулся на жуков, — вот ты говоришь, что Слэк ничего себой не представлял. Как такое может быть, если он победил заслуженного чемпиона — не помню, как его звали, — про которого ты говорил, что он удерживал свой титул чуть ли не двадцать лет?
— Этого чемпиона звали Джек Бротон. Верно, Слэку удалось одолеть его, но это был как раз один из тех боев, когда все решает единственный удачно проведенный удар и побеждает не сильнейший, а везучий. За два десятка лет Бротон уверился в своей непобедимости и тренировался кое-как. Поэтому он и пропустил мощный кросс прямо в переносицу, после чего его глаза вытекли, и он ослеп. Бедняга, он продолжал размахивать кулаками и кричать, обращаясь к кому-то из присутствовавших на поединке августейших особ: «Я не побит, Ваше Королевское Высочество, я просто не вижу противника!» К сожалению, соперник прекрасно видел его, и именно тогда закатилась звезда великого Джека Бротона, который в свое время хотел по очереди сразиться с целым полком прусских гвардейцев.
— А причем здесь гвардейцы?
— Дело в том, что Джеку как-то выпало сопровождать герцога Камберлендского в его поездке по Германии. Тогдашний король Пруссии, отец Фридриха Великого, устроил военный парад, где промаршировал полк гвардейцев-великанов, с которыми Джек и захотел посостязаться в кулачном бою.
— Но, пап, — иногда случается так, что разговор можно поддержать только спором, — как же получается, что Слэк дрался хуже Бротона, если он его победил?
— Это можно доказать, посмотрев результаты боев. Бротон побеждал тех, кто одерживал верх над Слэком. Разумеется, будь Бротон помоложе, он бы назначил матч-реванш и вернул бы себе чемпионский титул. Пожалуй, главную роль здесь сыграл возраст, ведь ему было уже за тридцать, поэтому его спортивная карьера и закончилась. Так, давайте-ка вернемся к нашим гусеницам…
— Пап, еще один вопрос. Вот ты говорил, что многие проиграли, пропустив один-единственный случайный удар. А кто именно?
— Ну, примеров тому много, как в былые времена, так и теперь. Вот, положим, Мейс дрался с Томом Кингом и уверенно выигрывал, как вдруг случайно поскользнулся, и в тот же момент получил удар такой силы, от которого не сумел оправиться в отведенные на это тридцать секунд. Был еще такой Том Спринг. За ним числилось огромное количество побед, но не повезло ему лишь однажды в бою с Недом Пейнтером из Норвича, которого он в свое время побил без особого труда. Говорили, что у Пейнтера с самого рождения правое плечо развито лучше левого, поэтому его удары правой отличались сокрушительной силой. Так вот, ему удалось провести правый джеб в первом же раунде, и Спринг рухнул на пол в первый и в последний раз за всю свою карьеру. Вообще говоря, Пейнтер слыл очень стойким боксером. Великану-гвардейцу Шоу, зарубившему с десяток французских кирасир при Ватерлоо, все же удалось одолеть его, но ценой таких усилий, что сам Шоу еле на ногах держался. Ну и, разумеется, все помнят сокрушительное поражение Хикмана, того самого, что придумал так называемый «удар в бороду», ставший прообразом нынешнего нокаутирующего полухука. Нит по прозвищу Бристольский Мясник не шел с Хикманом ни в какое сравнение, однако один удар решил исход поединка. Безусловно, Хикман смог бы взять реванш, если бы не его ужасная скоропостижная смерть.