Рассказ является пародией на истории о Шерлоке Холмсе и докторе Ватсоне, но выгодно отличается от остальных пародий безукоризненным соблюдением канонов жанра. Мы знаем, что А. Конан Дойл был не чужд самопародии, опубликовав позже такие рассказы, как «Благотворительная ярмарка» (The Field Bazaar) и «Как Ватсон учился хитрости» (How Watson Learned the Trick). Причем первый — именно в журнале «The Student» 20 ноября 1896 года. Как известно, автор Шерлока Холмса учился в Эдинбургском университете, и за год до публикации «Тайны бильярдного шара» в их журнале был помещен его портрет и биографическая статья о знаменитом выпускнике университета. Писатель никогда не прерывал связей с университетом, в котором учился. К тому же, в 1893 году А. Конан Дойл готовил уже второй сборник рассказов о Шерлоке Холмсе, и кто, как не он, как говорится, был в теме. Теперь о литере «С.», которой подписался автор этого рассказа. Эта подпись впервые появилась в «The Student» в 1889 году под стихотворением «Лейкоциты» (The Leucocytes). Она также фигурирует под стихотворением «Поединок» (The Duel), опубликованном в номере журнала от 8 февраля 1893 года.

И здесь мы переходим к фактам, найденным автором этого предисловия в ходе подготовки сборника. Как известно, А. Конан Дойл писал стихи и, поскольку был практикующим врачом, мог писать их и на медицинские темы. Тем более что в архивах есть его письмо от 25 марта 1882 года о некоторых способах лечения лейкоцитомии, посланное в журнал «Ланцет». Как врач, он явно интересовался лейкоцитами и болезнями, с ними связанными, и вполне мог написать на эту тему стихотворение.

Остается последний рассказ — «Церковный журнал» (The Parish Magazine). В нем продемонстрированы возможные последствия применения английского юмора на практике. Не зря П.Г. Вудхауз включил его в свою 1024-страничную антологию «Столетие юмора». Если учесть, что это один из последних рассказов А. Конан Дойла, опубликованный сразу после его смерти, то становится очевидным, какая неиссякаемая любовь к жизни в разных ее проявлениях была движущей силой его творчества.

К.М. Калмык

ТРИ
СЧАСТЬЯ

Эта небольшая повесть является попыткой изложить на бумаге впечатления от скоротечных, постоянно сменяющих друг друга периодов детства, которые столь же мимолетны, сколь и бесконечно очаровательны. Никакому воображению, даже самому резвому, не под силу их выдумать, так что, пожалуй, единственная задача автора состояла в том, чтобы выбрать наиболее яркие из картин и придать им некую хронологию. Среди реплик персонажей едва ли найдется фраза, которую автор не взял из реальной жизни. Если возникнут возражения, что в повествовании не содержится ничего необыкновенного или выдающегося и что все трое маленьких героев обладают чертами характера, свойственными детям их возраста, автор не станет оспаривать обоснованность и справедливость подобной критики. Наоборот, он с радостью признает, что ему удалось объективно и без прикрас описать ту дивную пору в жизни каждого человека, когда все его мысли искренни и чисты. Мне хочется верить, что в Англии очень много таких детей, и все, кто их любит, с доброжелательной снисходительностью увидят их на страницах этой повести такими, какие они есть.

Некоторые из предлагаемых читателю зарисовок несколько лет назад уже публиковались в сборнике рассказов «Внимание, опасность!». Теперь, после добавления нового материала, они представляют собой единое повествование, связанное общей нитью.

Артур Конан Дойл

Кроуборо, 22 августа 1923 года

Артур Конан Дойл (Папа), его вторая жена Джин Лекки (леди Солнышко)

и их дети: Денис Перси Стюарт (Парнишка), Джин Лина Аннет (Крошка) и Адриан Малколм (Толстик)

РАЗГОВОР О ДЕТЯХ,

ЗМЕЯХ И ЗЕБУ

Эти небольшие истории называются «Три счастья», но на самом деле речь идет об одной семье — все зависит от количества персонажей в каждом рассказе. Вот полноватый и несколько неуклюжий Папа, хотя у него очень хорошо получается играть в индейцев. Разумеется, когда он этого захочет. Тогда он становится «великим вождем племени Охотников за Скальпами». Есть еще леди Солнышко. Это взрослые, так что мы их особо в расчет не берем. Остаются трое, которых надо как-то различать в нашем повествовании, хотя по характеру они столь же не похожи друг на друга, сколь разнятся все люди по своей красоте и чистоте помыслов. Самый старший из них — восьмилетний мальчик, которого мы назовем «Парнишка». Если представить себе маленького рыцаря во плоти — он перед вами. Душа его бесстрашна, бескорыстна и чиста, она как будто ниспослана Богом на грешную землю в назидание другим. Обитает эта душа в теле высоком, изящном и хорошо сложенном. Парнишка ловок и проворен, его голова и лицо напоминают ожившее изображение юного греческого бога, а взгляд наивных и вместе с тем мудрых серых глаз навсегда покоряет ваше сердце. Он очень стеснительный и не старается блеснуть перед посторонними своими способностями. Я уже говорил, что Парнишка бескорыстен и храбр. Когда начинаются обычные пререкания, что надо идти спать, а спать вроде еще рано, он встает, степенно произносит: «Я ложусь спать» — и уходит. У младших есть еще несколько минут на возню, пока старшего купают на ночь. Что же до храбрости, то он становится воплощением Ричарда Львиное Сердце, когда ему выпадает возможность защитить кого-то или оказать помощь. Как-то раз Папа рассердился на Толстика (мальчика номер 2) и, надо признаться, не без причины, отпустил ему легкий подзатыльник. В следующее же мгновение Папа получил удар где-то в районе пояса. На него негодующе смотрело маленькое покрасневшее лицо, моментально превратившееся в копну каштановых волос, когда удар повторился. Никто, даже Папа, не смеет бить младшего братика. Таков Парнишка, добрый и бесстрашный.

А вот Толстик. Ему почти семь, и редко когда встретишь лицо, как у него: круглое, пухленькое, со смешными ямочками, с парой плутоватых серо-голубых глаз. Они почти всегда сияют и искрятся, хотя бывает, что взгляд его становится печальным и серьезным. В характере Толстика есть черты взрослого человека, его юной душе свойственны основательность, сдержанность и рассудительность. Но внешне он мальчишка как мальчишка, озорник и проказник. «Я сейчас буду шалить», — иногда заявляет он, и его слова не расходятся с делом. Толстик любит, понимает и сочувствует всем живым существам. Ему чем они безобразнее и противнее, тем лучше, и относится он к ним нежно и покровительственно, что, похоже, исходит от какого-то тайного внутреннего знания. Однажды его застали за тем, как он подносил масленку к крохотному ротику пойманного слизняка, чтобы «узнать, любит ли он масло». Толстик умудряется находить живность всегда и везде. Оставьте его на ухоженной до блеска садовой лужайке, и очень скоро он принесет вам тритона, жабу или огромную черепаху. При этом никто и ничто не заставит его причинить им какой-то вред. Наоборот, он, как ему кажется, просто их «немного угощает», а потом водворяет на прежнее место. Один раз он даже нагрубил леди Солнышку, когда та строго-настрого наказала, что гусениц надо давить, как только увидишь их на капусте. Никакие объяснения, включая те, что гусеницы вредят так же, как «немцы-перцы», не могли примирить его с мыслью убить что-либо живое.