— Это уже не в первый раз! — рявкнул он.

— Не хотите ли вы сказать, что я добивался выигрыша обманным путем?

— Но я же заметил, как вы скинули карту из колоды, я видел это собственными глазами.

— Я полагал, что за двадцать лет совместной службы вы должны были знать меня куда лучше, нежели мне кажется, — спокойно ответил Эррингтон, — Позвольте заявить, что, принимая во внимание все мной сказанное, вам не следовало бы спешить с необоснованными выводами. Честь имею откланяться, сэр.

Он холодно и церемонно поклонился и вышел из комнаты.

Не успела за ним закрыться дверь, как приоткрылась тяжелая занавесь в дальнем углу гостиной, и мисс Лоуэлл вышла из своего небольшого закутка, где она варила нам кофе. На нас она не обратила ни малейшего внимания, а направилась прямо к отцу.

— Папа, извини, но я все слышала, — сказала она. — Я уверена, что ты его жестоко обидел.

— Я его нисколько не обидел. Капитан Остин, вы сами все видели. Думаю, вы меня полностью поддержите.

— Так точно, сэр, я видел все от начала до конца. Я не только заметил, что он взял другую карту, но и запомнил ту, которую он сбросил. Вот она.

Он наклонился и открыл верхнюю карту.

— Вот эту?! — вскричал полковник. — Но это же козырной король!

— Именно так.

— Но кто, находясь в здравом уме, будет сбрасывать такой козырь? Так, а что же он взял взамен?

Полковник перевернул другую карту. Это оказалась восьмерка. Он присвистнул и в недоумении провел рукой по волосам.

— Он остался почти без козырей, — задумчиво произнес он. — Что бы это значило?

— Это могло значить только одно — майор старался проиграть, папа.

— Что же до меня, сэр, то когда я обдумал все происшедшее, то пришел к убеждению, что мисс Лоуэлл совершенно права, — вмешался капитан Остин. — Все это объясняет, почему он предложил высокие ставки, почему он навязал вам такую жесткую игру, и зная, что с таким хорошим раскладом он не может не выиграть, он счел верным сбросить козыри и подменить их. По какой-то странной причине он пытался проиграть.

— Боже правый! — простонал полковник. — Где и как мне найти слова, чтобы извиниться перед ним и поправить положение?

Таким образом, небольшой карточный скандал в Третьем гусарском полку благополучно разрешился. Все произошло именно так, как мы и предполагали. С тех пор, как нашего командира постигла финансовая катастрофа, все помыслы его старого боевого товарища были направлены на то, как бы помочь ему. Убедившись, что напрямую сделать это никак невозможно, майор решил идти окольным путем и прибегнул к помощи ломберного стола. Убедившись в том, что все его старания оказались тщетны оттого, что ему постоянно приходил хороший расклад, майор предпринял неуклюжие попытки оказаться в проигрыше. Как бы то ни было, благодаря ниспосланной свыше кончине американского миллионера акции железнодорожной компании поднялись до восьмидесяти семи фунтов за штуку, так что теперь полковник не нуждается ни в чьей помощи. Майор, разумеется, вскоре простил своего товарища, и в течение некоторого времени надеялся, что примирение поможет ему покорить сердце Виолетты, ибо в полку ей просто не мыслили иной пары. Однако она разрушила всеобщие ожидания и надежды, выйдя замуж за молодого офицера Мадрасского конногвардейского полка. Майор же наш как был холостяком, так, похоже, им и останется.

ТАЙНА
БИЛЬЯРДНОГО ШАРА

НЕИЗВЕСТНОЕ ПРИКЛЮЧЕНИЕ ШЕРЛОКА ХОЛМСА.

ПРИНОСИМ ИЗВИНЕНИЯ ДОКТОРУ КОНАН ДОЙЛУ

Мы находились в своей старой квартире на Бейкер-стрит. Шел нескончаемый дождь, и однообразие последних трех дней, никак не оживляемое очередным убийством или разгадкой какой-либо тайны, начинало серьезно портить настроение моего друга Шерлока Холмса. В тот мрачный день он лежал на диване и потягивал концентрированный раствор кокаина через соломинку, изредка прерываясь и развлекая себя игрой на изящной виолончели, привязанной прямо над ним на толстой струне, исполняя несколько тактов из «Боже, храни королеву». Неожиданно он воскликнул:

— Вы же выходили вчера вечером из дома, Ватсон!

От неожиданности я вздрогнул. Холмс тихонько хихикнул и продолжал:

— Дорогой мой Ватсон, это же такое простое дело. — И он одарил меня своей особенной, проникающей в душу улыбкой. — На ваших брюках я заметил две или три крошки особой формы и цвета. Я сразу же отметил их принадлежность к сухому печенью. Должен заметить, что я в свое время написал монографию о крошках сухого печенья, галет и крекеров. По той цепкости, с которой они прилипли к ткани, я смог сделать вывод, что они держатся там не без помощи жидкости. Но что же это за жидкость? Одежда, о которой идет речь, имеет достаточно светлый оттенок, так что кофе я сразу исключаю. Простую воду вы не пьете. А так как я знаю ваши запасы наизусть, следовательно, это должна быть содовая вода. А почему вы, взрослый здоровый мужчина, завтракали лишь сухим печеньем и содовой водой? Это может произойти только в том случае, если вчера вы выходили куда-либо из дома и ужинали в городе.

— Но, дорогой мой Холмс! — воскликнул я. — Вчера вечером я отправился спать в десять часов. А эти брюки ваши, и я имел смелость позаимствовать их у вас на некоторое время, поскольку мои собственные в данный момент… находятся в ремонте, если вам угодно.

Холмс лишь горько улыбнулся.

— Мне никогда не достается слава за расследование, если я начинаю объяснять шаг за шагом, как именно я добился полученных результатов. Боюсь, что этим я всегда выдаю себя. — И, залпом допив остатки кокаина, он устало закрыл глаза.

Неожиданно мы оба вздрогнули от звона дверного колокольчика. Я бросился к окну и был вознагражден видом женской фигуры, входящей в наш подъезд. Я едва сдерживал возбуждение, в тот же миг нахлынувшее на меня.

— Наш посетитель, — как бы между прочим заметил Холмс, — джентльмен высокого роста, плотного телосложения, одетый в длинное синее пальто. У него рыжая борода, хотя насчет последнего я не совсем уверен.

Я догадался, что в заднюю часть корпуса виолончели вмонтировано небольшое зеркало, причем с таким расчетом, чтобы Холмс мог прекрасно видеть все, что происходит на улице.

— Вы великолепно описали полисмена, стоящего напротив нашего дома, — ответил я, — однако я полагаю, что нас почтила своим вниманием особа куда более интересная.

Пока я говорил, в комнату вошла дама лет сорока, одетая во все черное. Мне сразу бросилось в глаза, что она сильно волнуется. Холмс тотчас же вскочил на ноги и приветствовал ее с нарочитой вежливостью.