От таких мыслей молодой рыцарь готов был совсем впасть в уныние. Однако он слишком устал в своих странствиях, а потому, проглотив немудреный ужин, уснул мертвым сном на широкой отцовской кровати, застеленной по-охотничьи несколькими волчьими шкурами.
Утро разбудило его хором птичьих голосов и дружным блеянием коз, которых один из пастушков гнал на выпас. Сквозь затворенные ставни в комнату яркими лезвиями вонзались солнечные лучи.
На скамейке в ногах постели Луи обнаружил большую глиняную лохань и кувшин с водой – значит, тетушка Мирта, жена стражника Жана, не позабыла привычек молодого господина, которые старый граф называл дурью. «Вот, гляди, будешь так часто мыться, наживешь лихорадку!» – говаривал он сыну. Не позабыла Мирта и любимого завтрака Луи: он еще возился с умыванием, а она уже, войдя без стука, притащила широкий медный поднос, на котором стояла тарелка с ломтями свежевыпеченного хлеба, красовался кувшин козьего молока, стакан и сваренное вкрутую гусиное яйцо. Гусей в замке не держали, значит, служанка не поленилась до свету сбегать в деревню, чтоб побаловать вернувшегося из долгого похода крестоносца.
Проявления доброй заботы, ласковая улыбка на широком веснушчатом лице Мирты, – все это, вместе с позабытым вкусом молока и пышного, почти горячего хлеба, сразу подняло настроение молодого графа Шато-Крайона. «В конце концов, – решил он, – все может обернуться не к худшему, а к лучшему. Может, Эдгару и впрямь удастся стать рыцарем? А я заслужу милость не одного, так другого короля?»
Позавтракав, Луи кликнул Жана и справился, живы ли его охотничьи соколы.
– Один околел, ваша милость, – вздохнул стражник. – Осенью еще помер. Но он и был уже стар – вы ведь помните – у него уж года три как стали лезть перья... А три молодых живехоньки. Чтоб они не разучились брать дичь, я с ними нет-нет да езжу на охоту, хотя из меня теперь какой уж охотник! Зайцев они этой зимой переловили немало, за что наши крестьяне меня даже благодарили: эти ушастые негодники грызут им кору на сливах и грушах! А самый крупный сокол – помните, еще старый граф прозвал его Трибо, так вот этот даже лисиц два раза притаскивал! Ему ж и не поднять такую здоровую зверюгу, но он ее забивает и тащит по земле. И шкуру не портит – такой вот ловкач!
– Отлично! – воскликнул юноша весело. – Вот я и поохочусь сегодня с Трибо. Вынеси-ка его на двор, Жан, да вели кому-нибудь из конюхов оседлать моего абиссинца.
Луи, как и его отец, охотился обычно в лесу, что раскинулся за долиной и тянулся на много лье, так что в нем ничего не стоило заблудиться. Стоило бы поэтому взять на охоту и собак, или хотя бы одну, но из всей своры в замке Шато-Крайон оставались только две уже немолодые собаки, и не охотничьи, а пастушьи – в лесу от них было бы мало проку. Впрочем, Луи обычно никогда не терял направления, тем более, когда светило солнце, а в этот день на небе не было ни единого облака.
В густой чаще соколу было бы нелегко высматривать добычу, поэтому охотник поскакал вдоль огибавшей опушку неширокой реки, через лужайку, к обширному оврагу, густо заросшему кустарником. Он помнил, что в этом овраге водится много разной птицы, кроме того, там любили прятаться зайцы, туда же в поисках добычи забредали и лисы, а порой и волки. Конечно, Трибо не мог бы одолеть волка, но Луи взял с собой арбалет и не сомневался, что сумеет подстрелить зверя даже на всем скаку.
Сокол вполне оправдал добрые отзывы старого Жана. Не прошло и часа, а в притороченной к седлу сумке охотника уже лежали две крупные дрофы. Луи совсем развеселился и поехал дальше. Ему хотелось поохотиться возле старой полуразрушенной мельницы. Когда-то по дну оврага текла речушка, и крестьяне ближайшей деревни, устроив запруду, соорудили тут эту мельницу. Но вот уже лет пятьдесят, как вода иссякла, и мельник перебрался на другое место. Добравшись до развалин, Луи вспомнил, что может вторгнуться в чужие владения – земли графа Шато-Крайона здесь заканчивались. Но барон Жерар де Брюи был тот самый старый рыцарь, приятель его отца, и юноша здраво рассудил, что если старик пятнадцать лет ждал уплаты немалых долгов соседа, то уж как-нибудь простит его сыну, если тот немного потравит дичь в его лесу.
Трибо, в очередной раз спущенный с поводка, взмыл высоко в небо, довольно долго кружил над краем оврага, где за зарослями редких сосенок открывалась довольно большая поляна, потом плавно повернул, снизился и камнем ушел вниз.
– Есть! – воскликнул довольный охотник.
Но сокол на этот раз не спешил вновь появиться. Возможно, выбранная им дичь была велика и тяжела для него, а может быть, сопротивлялась, и птице было трудно ее прикончить. Луи поскакал в том направлении, где исчез Трибо, и вскоре услыхал за сосновой рощицей настоящий шум схватки – громкое хлопанье крыльев, отчаянный рев какого-то зверя и затем злобное шипение, точно на этот раз сокол схватился со змеей.
Луи сдернул с седла арбалет и стремительно направил коня сквозь сосняк. И еще прежде, чем добрался до цели, услышал новый звук – пронзительный визг. Тут уж ошибиться было нельзя, при всей своей неопытности Луи знал – так визжать может только одно существо на земле – женщина.
На небольшой поляне, как раз на фоне причудливых развалин мельницы, охотник увидел сцену, от которой едва не расхохотался. Посреди поляны происходила отчаянная схватка – сокол атаковал какого-то зверя, а тот, опрокинувшись на спину и выставив вверх все четыре лапы, бешено отбивался, да так, что густое оперение Трибо уже немного пострадало. Зверь этот был не заяц, не барсук, не лиса и не куница. То был... самый обычный кот, серый, пушистый, широкомордый и усатый. Он ревел и шипел во всю свою кошачью глотку то ли от ужаса, то ли от праведного гнева: какого же беса рогатого эта дурная птица приняла его за лесную дичь?! Трибо, возможно, и сам уже понял свою ошибку, но и его охватила ярость, а потому он наскакивал на зверюгу с разных сторон, намереваясь все равно его доконать. А вокруг них бегала кругами и дико визжала девушка лет двадцати, одетая как богатая крестьянка – в коричневое без рукавов платье, сшитое из хорошего сукна, надетое поверх белой, нарядно расшитой рубахи. Эта рубаха была длиннее платья, однако и она едва доходила девушке до щиколоток, а на бегу ее подол развевался и задирался так, что видны были не только красивые, на удивление небольшие башмаки, но и крепкие икры чуть ли не до колен. Голову девицы прикрывал аккуратный белый чепец, но сейчас он съехал на затылок, открывая пышные рыжеватые волосы.
– Прочь, прочь противная птица! – кричала девушка, размахивая руками, но явно не решаясь подступиться к соколу. – Не тронь моего кота! Прочь, дрянь ты этакая, прочь! Прочь!!!
Луи некоторое время наблюдал за происходящим, не вмешиваясь. Он от души веселился, к тому же его разбирало любопытство – сумеет ли Трибо ухватить кота, и на что в этом случае решится крестьянка. Однако когти перепуганного котищи могли серьезно ранить птицу, да и Трибо мог внезапным ударом прикончить зверя, а это стало бы, наверное, большим горем для девушки. И рыцарь в конце концов пронзительно свистнул, призывая сокола вернуться к нему.
Трибо до того разгорячился, что сперва не отозвался на свист, продолжая нападать на кота, но когда Луи свистнул во второй раз, громче и резче, сокол повиновался и с явной неохотой подлетел к охотнику. Он сел на подставленную ему руку в кожаной перчатке и покорно дал надеть себе на голову колпачок, но продолжал еще некоторое время гневно хлопать крыльями и грозно щелкать сильным клювом.