– Не владеет, само собою. Зато королева Элеонора отлично читает и на древнем греческом и на древней латыни. Она-то и выкопала в библиотеке эту книгу, и, само собою, Ричард очень ею заинтересовался. Королева даже читала ее вслух. Эдгар тоже послушал, правда, не все. А уж его оруженосец Ксавье, любимчик королевы, сидел в ее шатре часами и слушал, развесив уши. Не знаю только, что его больше восхищает: военный гений Александра Великого или гениальность королевы, которая столько знает и умеет так вовремя найти в своей голове либо в чужой библиотеке как раз то, что нужно к случаю... Одним словом, в описании одной из битв, произошедшей чуть ли не на этом самом месте, а может быть, на каком-то очень схожем с этим, Македонский применил как раз такой прием: выжидания и сомкнутого строя при нападении врага.
– И?..
– И победил. Он всегда побеждал. В этом отношении они с Ричардом одинаковы.
Часы проходили за часами, солнце поднялось высоко и палило беспощадно, а черные ряды сарацин на другом берегу Рошеталии оставались там, где построились вначале. Правда, они временами все же двигались, перемещаясь с места на место, то размыкаясь, то вновь сходясь, словно замышляли какие-то действия, однако крестонсоцы не реагировали на них. Правда, многие из военачальников уже вслух начали возмущаться бездействием Львиного Сердца. Им казалось позорным стоять лицом к лицу с врагом и не нападать на него. Уже не однажды герольдам приходилось успокаивать возникающее среди отрядов волнение криком: «Шесть труб! Помните про шесть труб! Ждите команды!»
Было около трех часов дня, когда произошло то, что и предполагал Ричард: горный отрог, с левой стороны почти вдававшийся в реку, стремительно покрылся черными фигурами. Раздался оглушительный рев, сопровождаемый нестройным хрипом медных труб и хлопаньем литавр – сарацины уже не впервые использовали этот устрашающий прием, хотя давно поняли, что на воинов Креста он почти не действует – не было случая, чтобы христиане при этом обратились в бегство...
– Стоять! – проревел Львиное Сердце, поднимая коня на дыбы, чтобы лучше видеть происходящее.
Около пяти тысяч магометан, потрясая кривыми саблями, что есть силы понукая коней, обогнули левый фланг крестоносцев и попытались врезаться сзади в их ряды. Их встретили выставленные щиты и копья иоанитов, сомкнувшихся так плотно, что меж ними не могла пролететь даже стрела. Ударившись об эту живую стену, всадники отхлынули, и тотчас рыцари повернули щиты ребром, пропуская кинувшихся вперед лучников и метателей. Стрелы и камни из пращей густым дождем осыпали нападавших. Те завопили уже не в воинственном порыве, а в отчаянном страхе – их ряды редели на глазах.
Второй атаки не было – сарацины, частью оставшиеся пешими, потому что лошади под ними пали, бросились на противоположный берег, нарушая строй тех, кто еще не вступил в битву.
– Наступаем? – спросил Ричарда нетерпеливый Иаков Авенский.
– Пора! – подал голос с другой стороны герцог Бургундский.
– Нет! – резко возразил Львиное Сердце. – Они наступали малым числом, и их бегство не отмело основные силы от берега. Еще час-два терпения: скоро они вновь пойдут в атаку!
Однако терпение было не в натуре многих предводителей крестоносцев. Ричард знал это и опасался этого больше всего. Уже много часов, сидя неподвижно в своем седле, чувствуя, как нетерпеливо вздрагивает под ним благородный конь, он понимал, что в таком же возбужденном напряжении находятся сейчас почти все его рыцари и воины, и молил Бога укрепить их мужество.
Сарацины, как показалось многим, тоже устали ждать – на противоположном берегу происходило движение, люди и кони то и дело подступали к воде. Было видно, как они черпают воду ведрами, как пьют с ладони, временами зыркая в сторону христиан, то ли с опаской (расстояние было куда короче полета стрелы), то ли, как многие думали, с насмешкой.
Крестоносцы испытывали уже настоящие муки в раскалившихся железных доспехах, от жара которых не спасали даже стеганые рубашки. Однако они, по крайней мере, не страдали от жажды: по распоряжению английского короля пять десятков оруженосцев, навьючив на себя кожаные бурдюки, уже несколько раз обходили ряды, и так как пройти меж ними было невозможно, протягивали воинам чашки с водой, которые те передавали стоявшим за ними, те еще дальше, и так постепенно всем удавалось напиться.
Но куда сильнее жары рыцарей и их вождей изводило бездействие, которое казалось им позорным. Ропот усиливался, то и дело раздавались выкрики, обращенные к предводителю, и в некоторых уже начали звучать насмешки...
Дело решила выходка маленького, черного как сажа сарацина, который, подойдя к реке, чтобы зачерпнуть воды, не удержался и, повернувшись к противоположному берегу спиной, приспустил шальвары, выставив напоказ тощий коричневый зад.
В воздухе свистнула стрела и вонзилась как раз меж двумя половинками сарацинского седалища, видимо, достав и до того, что находилось спереди. По крайней мере, наглец испустил страшный вопль и рухнул лицом вниз, корчась и извиваясь, а те, кто вслед за ним шли к воде со своими флягами, опрометью ринулись прочь.
– И мы будем терпеть это, воины Креста?! – прогремел над рядами крестоносцев голос Иакова Авенского. – Над нами издеваются, а мы стоим и выжидаем?! Вперед! Да спасет Господь Свой Святой Гроб!!!
Знаменитый полководец дал шпоры коню, и тот устремился к речному броду, а вслед за ним – еще человек сорок рыцарей и толпа воинов, сразу разрушивших плотное построение.
– Вперед! – кричали они. – За нашу Святую Веру! Вперед!
Ричард, умевший оценить происходящее в считанные мгновения, тотчас понял, что этот все испортивший, но такой понятный порыв остановить уже невозможно. Невозможно было и бросить на произвол судьбы тех, кто, нарушив его приказ, поставил под сомнение успех будущего сражения. Нужно было действовать и действовать немедленно.
– Слушай команду! – крикнул Львиное Сердце, вновь поднимая на дыбы своего коня, на этот раз не для того, чтобы увидеть всех, но для того, чтобы его все увидали. – Трубачи, сигнал! Сомкнуть строй! Все вперед! Не скачите к броду – река мелкая, мы проверяли! Строем, все вместе – вперед!
Шесть труб одновременно пронзительно и призывно огласили воздух своим громом. И сверкающая железом громада христианской армии вздрогнула, рванулась, хлынула вперед.
Это было одно из самых страшных сражений, даже для тех, кто пережил их не один десяток. От моря до гор равнина Рамлы кипела битвой. И если бы чей-то взор смог подняться в эти два часа на высоту птичьего полета, то плоская впадина, спускавшаяся к речному берегу, сам берег и река, пологие отроги гор, – все показалось бы смотрящему сплошным бушующим морем. Морем железа, крови и ярости. Двести тысяч саладинова войска и сто тысяч крестоносцев смешались в этих страшных волнах. Над ними стоял непрерывный рев, уже непохожий на слияние человеческих глосов, казалось, что ревет некое несметноглавое чудовище, вырвавшееся из глубочайшых земных недр, прямо из ада, чтобы превратить в ад саму землю. И с этим ревом смешивался лязг и грохот железа, густой свист сотен тысяч стрел и дротиков, треск ломающихся копий, утробный лошадиный стон.