Айрин не могла уснуть часов до четырех утра. Снова и снова в мыслях прокручивалось собрание в Килбурне. Оно оставило очень странное впечатление, и комиссар пыталась понять — чем же именно. Пожалуй, тем, что Лоринг так легко сдался. Ведь мог же все повернуть иначе: да, возвращался в боксы, а потом побоялся об этом сказать, чтобы не быть заподозренным. Но кто сумел бы наверняка доказать его причастность к повреждению топливного бака? Отпечатки пальцев? Смешно! Конечно, на болиде должны быть отпечатки гонщика. Пилоты нередко садятся в машину без перчаток и лишь потом их надевают.
Странным было и выражение его лица, когда Лоринг увидел себя на видеозаписи. Неужели он так был уверен, что сумел обмануть камеру наблюдения? А охранники? Допустим, им он заплатил. Или просто попросил не говорить, что они его видели. Вот доблестные стражники сразу и не сказали, зато потом испугались: одно дело — поломка машины, другое — гибель механика! Да, свидетели за хорошее вознаграждение могут впоследствии изменить свои показания. К примеру — скажут, что обознались. Но кассета… Вот! Даниэль сказал: «Довольно!» — после того, как Тауэрс сообщила о возможной экспертизе. Экспертизе, которая снимет все сомнения и точно установит, Лоринг это или нет был заснят видеокамерой. Чего так испугался гонщик? Позора? Вполне возможно. Кажется, при всей внешней уверенности в себе он обладает весьма уязвимым самолюбием. Рыжий Король мог представить, как пресса будет смаковать результаты этой самой экспертизы, как в газетах появятся фрагменты фотографий, комментарии доморощенных и не доморощенных юристов…
И все-таки что-то тут не так. Кассета, кассета, кассета! Отчего она все не дает покоя? Что в той злополучной записи ну никак не лезет в версию случившегося? Вернее — в обе версии. В примитивную и малоправдоподобную, которую подсунул своим саморазоблачением Лоринг, да и в ту, что родилась у Айрин во время разговора с Ларри Веллингтоном. Что же упорно вылезает за пределы логики? Может — мешает образ «великого Лорни» — мужественного бойца, прирожденного победителя? Она видела Лоринга таким все тринадцать лет, что за него болела. И таким же его обрисовал Веллингтон. Но они оба — и комиссар полиции, и этот юный пилот — любят Лорни. Лорни-чемпиона. Однако все когда-то кончается. Что, если та леди в строгом синем костюме права: уходить надо вовремя?
Нет-нет, дело не в этом! По крайней мере — не только в этом. Есть какой-то факт, ускользающий от сознания, но реальный, зримый — который совершенно ломает картину случившегося. Нужно только понять, что же это такое, — и тогда все встанет на свои места!
В конце концов сон поглотил ее сознание, и комиссар увидела себя на совершенно пустой трибуне над Килбурновской трассой. Кругом никого. Трасса тоже пуста. Но откуда-то доносится рев мотора. Айрин знает, что сейчас из-за поворота вынырнет пламенно-рыжий болид. Знает, что за его рулем — Даниэль. И как только машина войдет в поворот, она…
— Стой! Стой! Нельзя!
Разум подсказывает, что с верхних рядов до трассы не добежать: машина летит со скоростью триста пятьдесят километров в час. Она просто мелькнет мимо, промчится грохочущим оранжевым мазком в неподвижном воздухе. А за трибуной — уже поворот.
Айрин раскидывает руки, прыгает. Как в свое время прыгала с вышки в бассейн. И тут же понимает, что это сон: так лететь, по-птичьи описывая крутую стремительную дугу над огромным пространством, наяву невозможно. Но все равно ей страшно — машина приближается, вырастает, надвигается. Удар! Голова в оранжевом шлеме склоняется к ней, очень знакомый голос — но не голос Лоринга — отчаянно кричит: «Ты что наделала?! Что наделала?!» Пилот поднимает стекло шлема, и Айрин облегченно переводит дыхание: «Ой! Это ты? А мне приснилось!..»
Тут же она проснулась по-настоящему. На столе надрывался телефон. Часы показывали половину восьмого.
— Да! Слушаю.
— Комиссар? Говорит инспектор Грим! Вы меня слышите?!
— Еще как слышу! Сейчас оглохну. Что вы так кричите? В чем дело?
— Дон Маклоу! Вы были правы, комиссар: он со своими ребятами объявился именно возле Сити-банка. И как только вы смогли их вычислить?!
— По карте! — она сонно моргала, вытряхивая себя из постели, а заодно — из оставшейся от сна невесомости. — Маклоу никогда не был оригинален. Он чертит траекторию своих налетов узкими зигзагами, свято веря, что тупая полиция не будет ждать его всего за семьсот футов от того банка, где он орудовал месяц назад. Сколько их, Грим, и что они сейчас делают?
Инспектор торжествующе загоготал:
— Они там все! Семеро, вся банда. Сейчас ползут по канализации, где вы приказали установить камеры. Видимо, войдут в хранилище через подвал — судя по амуниции, они опять станут использовать взрывчатку. Правда, не совсем понятно, каким образом Дони думает поступить на этот раз с банковским видеонаблюдением, — там его прежний фокус с блокировкой не получится. До открытия банка осталось полтора часа. Мы их возьмем тепленькими! Вы приедете?
— Конечно. И ради Бога, Грим, не надо эйфории: Маклоу примитивен, но не глуп! Он всегда продумывает пути отхода. В прошлый раз они сумели удрать, могут и сегодня.
— В прошлый раз они там оставили троих, комиссар. Сегодня, если что, мы их всех перекрошим!
— Вы забыли, что рядом с тремя их трупами был и один из наших. Плюс двое раненых. Грим, мне не нужна такая арифметика! Еще раз повторяю: внимание и осторожность. И никакой самодеятельности — ждите моего приезда. Я буду через двадцать минут.
Через полминуты она уже натянула на себя брюки и вделась в портупею с кобурой. Привычный холод вороненой рукоятки подмышкой разом смахнул остатки сна, вернув действительность, причем такую, в которой Айрин Тауэрс уже много лет чувствовала себя на своем месте. Мысль, что можно хотя бы несколько часов не ломать голову над сложной натурой спортивного гения, а взять, наконец, банду, более года грабившую самые надежные банки столицы, была так приятна, что комиссар даже улыбнулась. До чего, оказывается, здорово быть просто полицейским!
Подбегая к машине, Айрин зацепила полой форменного френча проклятый зонтик соседа-художника, так и торчавший из багажника желтого «фольксвагена». Кажется, порвала форму. Ну, это никуда не годится!
Развернувшись в каратистском пируэте, она беззлобно, но сильно пнула конец зонта. При желании ей ничего не стоило согнуть его пополам, однако стоит ли обижать старого чудака Ронсона, который так любит это громоздкое удобство? Да и френч вроде бы не сильно пострадал. Просто подкладка надорвана, ннкто даже не заметит.
Никто и не заметил. Спустя три часа, сидя на капоте полицейской машины с невыключенной мигалкой, комиссар Айрин Тауэрс сняла с себя френч и принялась укоризненно его рассматривать. Левый рукав оторван и держится на паре ниток. Правый разодран на локте. Странно, что при этом рука, кажется, цела. О! И шов на спине разошелся. Но все это, в конце концов, пустяки. Айрин и без того собиралась шить новую форму. А вот машина…