Однако Уолтера ничуть не покоробила такая нескромность. Он ответил откровенно и очень просто:
— Я не могу жениться. У меня неплохо восстановился организм, но вот это как-то не восстанавливается… Нет: не то чтобы я перестал быть мужчиной, но все же… Да и зачем ей муж-инвалид? А теперь — и подавно: мы уже не молодые.
Даниэль покачал головой:
— Может, вы неправы? Как вы думаете: все эти годы у нее кто-то был? Ну, были другие мужчины?
— Не знаю, — он пожал плечами. — Я ведь не спрашивал. Хотя думаю, никого не было. Понимаешь, она цельная. Как кусок горного хрусталя. И в ней совершенно нет того, что в других женщинах, — этого трусливого желания обязательно с кем-то спать, чтобы только не думать и не видеть, что старишься, чтобы не дрожать в страхе перед одиночеством… Нет того, что принято называть естественной потребностью, — отвечать на любое прикосновение мужчины чуть ли не оргазмом. Она лучше будет одна в одиночку, чем одна вместе с кем-то еще.
— Тогда вы точно неправы, — Лоринг посмотрел на фотографию, с которой лукаво улыбалась двадцатитрехлетняя Айрин, и повторил: — Вы неправы, Уолтер. И даже странно, что вы, такой бесстрашный человек, и вдруг так трусите. Смотрите: может найтись кто-нибудь похрабрее! Я женат, и притом довольно прочно, а не то бы…
— Что-о?! — ярость, вспыхнувшая на лице Уолтера, была почти непритворной. — Я тебе покажу «а не то бы»! Мальчишка! Только посмей!
— Не убивайте! — Даниэль, хохоча, заслонился обеими руками. — Меня и так все подряд хотят убить. Я шучу. И все равно вы неправы. Есть ведь закон трассы: не успеешь — проиграешь. Если я завтра выиграю, обещайте, что женитесь на Айрин! А это… ну, то, о чем вы говорили, тогда и восстановится. Сами знаете: если машиной много лет не пользоваться, она потом глохнет. Обещаете?
— Ты сперва выиграй! — все еще резко, но уже против воли усмехаясь, бросил Дейл.
— Но я же вчера на квалификации взял поул! Поул, понимаете? С поула я чаще всего прихожу первым. Если не сдыхают шины и не барахлит аэродинамика. А это вроде сейчас в порядке.
— Вот именно: «вроде»! — нахмурился Уолтер. — И даже если техника не подведет… Твои… наши противники затеяли слишком крупную игру и не отступятся. Вот увидишь — будет какая-то новая пакость! Что тебя попытаются выбить с трассы, я просто не сомневаюсь.
— Так и я не сомневаюсь, — кивнул Лоринг. — В позапрошлом году так и произошло. Тогда было еще хуже: самый последний заезд, в котором решалось, кто будет чемпионом. Но я все равно выиграл. И завтра выиграю. Не надо так смотреть — обычно меня тошнит от чужой самоуверенности, а от своей тошнило бы еще хуже. Но вас я им не прощу!
Тонкие губы Уолтера чуть дрогнули, а единственный зрячий глаз странно блеснул.
— Сделай милость: перед тем как уедешь, принеси из кухни пакет молока и налей рыжему чудищу. Вон его миска, почти под самым окном. Он вечерами не желает от меня уходить. Одно слово — полицейский под прикрытием.
— А как его зовут? — спросил Даниэль, уже возвращаясь с молоком в руках и деловито открывая пакет.
Хозяин неожиданно смутился:
— Хм! Кот, и все. То есть у него есть кличка, но ты на нее обидишься. Даже Айрин обижается.
Несколько мгновений Лоринг недоуменно смотрел не на Уолтера, а на большущего пушистого красавца, неторопливо и важно следующего к миске. Потом вдруг расхохотался:
— Его зовут Рыжий Король? Да? Ой, как подходит! А вы ревнивец, Уолтер! И это лишний раз доказывает, что проржавевшую машину на самом деле очень легко завести!
Реакция у Дейла оставалась почти прежней, но у Даниэля она была в любом случае не хуже. Он увернулся от пущенной в него кедровой шишки, и та шлепнулась в миску, расплескав белые волны по паркету.
— Мя-я-у! — хором взвыли оба Рыжих Короля: один — возмущенно, другой — весело. И шарахнулись в разные стороны.
— Я сейчас все это вытру! — крикнул Даниэль, выхватывая из молока шишку и на лету ловя вторую. — Не злитесь, пожалуйста. Я больше не буду!
— Я сам вытру! — Уолтер еще пытался изображать ярость, но весь дрожал от сдерживаемого смеха. — Клади шишки на место и марш домой! Спать, негодный, невоспитанный мальчишка! И попробуй только ночью смотреть всякие идиотские сны! Чтоб как младенец спал, понятно? Все! Домой!
После разговора с Грэмом Гастингсом все окончательно встало на свои места. Картина происходившего и происходящего, проступавшая перед Айрин Тауэрс, теперь сделалась рельефной и четкой. Мучительно четкой.
Вместе с ясностью ситуации явилось и еще более отчетливое ощущение опасности. Опасности, которая была по-прежнему неотвратима. И анализируя методы, которыми действовал до того почти невидимый, а теперь так четко обозначивший себя противник, комиссар Тауэрс сознавала, что он уже не может остановиться — все зашло слишком далеко. А во-вторых — и это было куда страшнее, — этот и все остальные враги понимают, что «психологическая бомба», скорее всего, не сработает: сил у их жертвы оказалось куда больше, чем они рассчитывали. А раз так, то в запасе у противной стороны, вероятно, есть и другая бобма. Что это: еще один киллер? Или же бомба в прямом смысле слова?
В девять утра она тормознула машину возле высокой кованой решетки, украшенной замысловатыми вензелями. Тот, у кого нет права на настоящий герб, всегда придумает себе такой, на котором ничего нельзя прочитать.
Айрин была одна. Она отлично понимала, что если подъедет к особняку Кортеса хотя бы вдвоем с другим полицейским, то у нее не будет шанса войти. Владельцу «Лароссы» сейчас совсем не нужен разговор с полицией, сколь мало он ее ни опасается.
За решеткой разворачивался двор с традиционным круглым огромным газоном, сверкающим безупречно зеленой и безупречно подстриженной травой. Широкие асфальтовые дорожки, окаймляющие его, казались черными: их только что обильно полили, смывая даже самую легкую пыль. Фасад дома с двускатным пандусом и с широченной центральной лестницей был впечатляюще скучен, как парадный наряд испанского гранда, в котором воротник-жернов доминирует над самым выразительным лицом, а черный бархат съедает любые другие ткани и цвета.
Нажать никелированную кнопку звонка Айрин не успела: откуда-то сбоку появился молодой человек в обязательном для охраны такого особняка черном классическом костюме.
— Вам же сказали, что мистера Кортеса нет и сегодня не будет! — ровным, вежливым голосом, но с некоторым напряжением произнес он, бегло глянув на полицейский жетон.
— «Вам же сказали» добавлять не надо было, — очень ровно и очень мягко произнесла Айрин. — Мистер Кортес дома, и я знаю это так же, как и вы. Его машина въехала сюда в восемь часов четыре минуты утра. Могу сказать, каким самолетом он прилетел из Барселоны. Но и у вас, и у меня очень мало времени. Открывайте!
— Но я же… — начал охранник.