— Ну, спроси меня о чем-нибудь.
Она поднимает брови, не зная, как на это реагировать. Это такая игра, мы играли в нее в школьные годы, обычно сразу после занятий любовью, лежа и желая продлить наслаждение. Нам очень хотелось досконально знать друг друга, а некоторые вещи в обычных разговорах не всплывали, поэтому Карли придумала задавать друг другу всякие хитрые вопросы, благодаря которым открывались какие-то новые участки наших душ. Несколько секунд она смотрит на меня, потом натужно улыбается и откладывает вилку.
— Хорошо, — говорит она. — Когда ты уезжаешь?
— Пока не знаю, но, судя по вопросу, здесь мне очень рады.
— Не валяй дурака, Джо. Почему ты еще не уехал?
— Вопрос непростой.
— Можно мне короткую версию, для прессы?
Я некоторое время размышляю.
— Смерть моего отца неожиданно выбила меня из колеи. Только теперь до меня дошло, что я ненавидел его за то, что он не заботился обо мне, потому что он тосковал по моей матери, и это я должен был о нем позаботиться. А я бросил его в беде. Я должен был позаботиться о Уэйне и Сэмми…
— Ты и заботился, — перебивает меня Карли. — Только ты один о них и заботился.
— Может быть, чисто теоретически, — ответил я. — Но что хорошего я сделал для них обоих? Просто сидел и надеялся, что все само собой уладится, что в один прекрасный день Уэйн снова начнет интересоваться девчонками. И вообще, большую часть времени я настолько был увлечен тобой, что больше ни на что внимания не обращал.
— То есть во всем виновата я?
— Конечно нет! — Я качаю головой. — Ты к тому моменту была самым лучшим эпизодом всей моей жизни, и теперь, семнадцать лет спустя, это по-прежнему так, уж не знаю, печально это или прекрасно.
Я отвернулся и прочистил горло.
— М-м, а ты сама как считаешь?
— Это грустно, — ровным голосом сказала Карли, глядя в окно. Да, не такого ответа я ждал.
— Ну, что ж, — несколько разочарованно протянул я, — может, это тоже верно. Но ты понимаешь, я так долго злился, я был в бешенстве, потому что не мог ничего изменить. А теперь мне как будто дали этот шанс — позаботиться о Уэйне, когда он во мне нуждается, помочь ему выстоять до конца. Снова войти в свою семью, если родные меня примут. А еще есть ты…
— А еще я, — вторит мне Карли, горько кивая. — Вишенка на твоем психопатическом торте.
— А?
— Ну ты даешь, — говорит она, и голос ее звучит тона на два выше, чем раньше. — Все, что осталось здесь — и я, и Уэйн, и этот город, — все это больше не имеет к тебе никакого отношения. Ты уехал, стал крутым, а теперь хочешь вернуться и проявить милость к тем жалким людишкам, которые сбились с пути после твоего отъезда.
— Да нет же! — протестую я. — Это я сбился с пути.
— Ага, сейчас заплачу, — со злостью отвечает она. — Джо, слушай меня: мир не вращается вокруг тебя. Мы все сами оказались в том дерьме, в котором оказались, без твоей помощи. И ты ничего не мог с этим поделать ни тогда, ни сейчас. Ты думаешь, ты один на свете знаешь средство от всех несчастий?
— Вовсе нет, — говорю я, удивляясь, как мог наш разговор так быстро выйти из-под контроля.
— Слушай, давай не будем ходить вокруг да около, — говорит она, отмахиваясь от моих возражений. — Чего ты от меня хочешь, Джо?
— Ничего.
— Ерунда. Попробуем еще раз. Чего ты от меня хочешь?
Она смотрит холодно, в глазах нет ни следа улыбки, и, глядя в них, я чувствую, как иду ко дну, как беспечный купальщик, который наплевал на предупреждающие знаки о подводных течениях.
— Просто дай мне шанс снова узнать тебя, — говорю я. — Да, мы не те, что были раньше, но, несмотря ни на что, ты — единственная, кого я в своей жизни любил.
— Ну и что ты хочешь этим сказать? Ты хочешь снова со мной встречаться? Ты меня на свидание приглашаешь?
— А почему это тебя так бесит?
Карли медленно кивает, щеки ее пылают от ярости.
— Тебе кажется, что я такая легкая добыча, да? Твоя потрепанная, одинокая бывшая любовь. Ты, наверное, думал, что после всего, что со мной было, я просто брошусь тебе на шею?
— Ты несправедлива, — говорю я, пытаясь изобразить какое-то возмущение, чтобы погасить ее собственное.
— К черту справедливость. — Она решительно наклоняется вперед. — Посмотри на меня. Посмотри на Уэйна. Что тут справедливого? — Она на минутку замолкает, борясь с подступившими слезами. — У тебя что-то там не сложилось, очень жаль. Но ты уехал и воспользовался нами всеми, как реквизитом, для своей чертовой книги. А теперь хочешь вернуться на белом коне. Не выйдет, Джо. Прости, но так не получится.
Я сижу перед ней, парализованный молчанием. Я, конечно, ожидал, что в начале будет неловкость, готовился стойко все снести, предполагая, что у Карли по-прежнему остались ко мне хоть какие-то чувства — где-то глубоко, нужно только как следует копнуть. Я совершенно не был готов к тому, что она меня разлюбила, к тому, что для нее мы прежние окончательно и бесповоротно мертвы. И вот ни с того ни с сего я вдруг чувствую, что сердце мое разбито. Дождь неистово бьет в окно, меня тянет выбежать на улицу и раствориться.
Карли, откинувшись назад, переводит дух после своей обвинительной речи. По крайней мере, она не меньше моего потрясена тем, сколько злости на меня выплеснула. Я медленно подношу руку к карману, чтобы достать деньги.
— Прости, — говорю, — ты была права: это ужасная ошибка. Я сейчас отвезу тебя в редакцию.
Она поднимает на меня глаза, не делая никаких попыток встать:
— Так что, значит, это все?
— Да, все. Мне действительно очень жаль. Ты была абсолютно права. Не понимаю, что я мог о себе возомнить!
Карли кивает, а потом, вместо того чтобы подняться, отворачивается к окну.
— Спроси меня о чем-нибудь, — тихо говорит она, и в голосе не слышно ни следа прежней злости.
— Что?
— Спрашивай, чтобы было по-честному.
Я недоверчиво смотрю на нее и снова сажусь, теперь уже глядя на ее отражение в окне.
— Ты на меня злишься? — спрашивает мое отражение.
— Да, — отвечает ее отражение. — Временами.
— Ты меня любишь?
Она некоторое время молчит, и я чувствую, как в ожидании ее ответа старею на целый год.
— Конечно да, — шепчет она еле слышно, и дождь заглушает ее слова.
Я киваю и весь слегка трепещу, пока эта новость распространяется по моему организму. Я даже не делаю вид, что понимаю женщин. Точнее, наоборот, именно это я всегда и делаю. Вид. Но иногда мне совершенно ясно, что не стоит и пытаться. Сейчас, конечно, как раз такой момент, но я вдруг осознаю, как будто в результате божественного озарения, что сейчас достиг максимума возможного и давить дальше было бы ошибкой. Поэтому, хотя мне очень многое хочется высказать, я решаю свести все к одному, самому главному вопросу.