— Привет, старик, — говорю я. — Как жизнь на той стороне?
В ответ раздается только одинокий вой соседской собаки, но поговорить с Уэйном все равно приятно.
Вскоре открывается входная дверь, и из нее выходит Карли, одетая в какой-то старый спортивный костюм, найденный, видимо, среди моих старых вещей. Со спутанными волосами и припухшими от сна глазами она все равно выглядит ослепительно в мягком свете уличного фонаря.
— Привет, — говорит она.
— Привет.
Она выдвигает второй шезлонг и садится рядом со мной, подтягивает колени к подбородку и с непроницаемым лицом вглядывается в водяную завесу. Я обеими руками беру ее ладонь. Так мы некоторое время сидим молча, вслушиваясь в дыхание друг друга.
— Джо, — говорит она, — это же безумие. В смысле, мы что, всерьез собираемся начать все сначала?
— Я очень этого хочу, — говорю я, только с произнесением этих слов осознавая, что это действительно так. — Я по-прежнему тебя люблю.
Она строго смотрит на меня:
— Я не готова сейчас это слышать. Вообще не знаю, буду ли готова когда-нибудь.
— Но это правда.
— Не имеет значения. Я уже не та, что была. Мне очень сильно досталось. — Тут я искоса смотрю на нее. — Да, да, — продолжает она, — ты просто не успел хорошенько присмотреться.
— Мне кажется, что всем стоящим людям всегда достается. Возьмем, к примеру, меня.
Она грустно улыбается и нежно дотрагивается до моего лица:
— У нас ничего не выйдет.
— Да ладно, — говорю я. — Что уж такого может произойти в самом худшем случае?
На мостовой прямо перед домом с грохотом взрывается мой «мерседес».
Ударной волной нас обоих откидывает назад, мы падаем на спины, шезлонги под нами складываются. Наверху вдребезги разлетается окно моей комнаты — ни один голубь больше не погибнет, налетев на него. Поднявшись на четвереньки, мы видим, что машина превратилась в яркий огненный шар, в небо взвиваются многометровые языки пламени. Автомобильная сигнализация отключается, а в окрестных домах зажигается свет. Жар пламени яростно лижет наши лица, и мы синхронно прикрываемся руками, в безмолвном оцепенении наблюдая, как горит машина. На лужайке занялось уже несколько экземпляров «Буш-Фолс», образовалось несколько костерков.
— Что за черт? — Карли приходится ощутимо повысить голос, чтобы перекричать ревущее пламя.
— Это Шон, — отвечаю я, сам себе не веря. — Он таки всадил мне в машину динамит.
— Не может быть!
— Ну, на книжный клуб не похоже.
В следующее мгновение позади распахивается дверь, и из нее, к нашему великому изумлению, выходит Джаред, застегивая на ходу джинсы; спутанные волосы падают ему на лицо.
— Что за фигня? — спрашивает он.
— Какого черта ты тут делаешь? — спрашиваю я. Понятия не имел, что он в доме.
— Я всегда тут. Что с твоей машиной?
— А как тебе кажется?
— Похоже, взорвалась.
— Вот и у меня такое же впечатление.
Дверь снова распахивается, и на пороге появляется симпатичная блондинка, одетая в футболку Джареда и, насколько я могу судить, больше ни во что.
— Это Кейт, — говорит Джаред.
Я узнаю ее: эта та девчонка, которую Джаред показывал мне ночью в окне.
— Вот это да, — говорю я.
Джаред улыбается в ответ и пожимает плечами.
К этому моменту пламя несколько утихло, и мы все опускаемся на ступени крыльца и просто смотрим, как «мерседес» догорает.
— Знаете что? — говорю я. — Я эту машину никогда не любил.
— Она тебе не подходила, — соглашается Карли, облокотившись об меня.
— А мне бы она отлично подошла, — мрачно говорит Джаред.
Вдруг Карли вскакивает на ноги так резко, что я опасаюсь, не попала ли в нее искра.
— Смотрите!
Она вытягивает руки, и теперь мы видим, что весь воздух вокруг нас наполнен миллионом мельчайших частиц, летящих с неба, будто снежная пыль.
— Это Уэйн, — говорит она.
— Что?
— Прах Уэйна. Он был в машине.
Мы с Карли выходим на лужайку, раскидываем руки, подставляем ладони, пытаясь удержать как можно больше частичек Уэйна. В следующее мгновение к нам присоединяется Джаред — подняв голову, он удивленно смотрит в небо. Кейт же остается на крыльце и взирает на нас с плохо скрываемым отвращением. Мы медленно кружимся втроем, раскинув руки, а вокруг парят и неспешно оседают на землю частицы Уэйна, окрашивая воздух в белый цвет. Разбуженные соседи стоят на ступенях своих домов и смотрят на нас с некоторой тревогой. Карли высовывает язык и ловит на него частичку пепла, а потом улыбается мне:
— Он повсюду!
Она машет руками над головой:
— Он сам воздух.
Я тоже ловлю пепел языком и глотаю его, а потом поворачиваюсь к Карли: ее распущенные волосы стали совсем белыми от пепла.
— Ты похожа на ангела, — говорю я.
— Я и чувствую себя ангелом.
— Слушай. Кому-то, похоже, придется подбросить меня до Манхэттена.
Она перестает кружиться:
— Кстати, да.
— Поехали, погостишь немного у меня в Нью-Йорке.
Карли долго смотрит на меня:
— Может быть.
— Может быть?
— Может быть — на большее я сейчас не способна.
Издалека доносится первая сирена пожарной машины, разрывающая ночной воздух, и я понимаю, что до полного хаоса остались считаные минуты. Я подхожу к Карли, обвиваю ее руками, и мы медленно кружимся при свете пламени, танцуем под сказочным пологом из того, что осталось от Уэйна.
— «Может быть» — это совсем даже неплохо, — говорю я.
Спасибо
Моей семье: жене Лиззи, которая терпеливо выносит перепады моего творческого настроения и уводит детей на воскресные прогулки, чтобы я мог писать, и которая никогда не сомневалась в том, что я найду достойное место для этой книги. Родителям, которые серьезно относились к моей писательской деятельности задолго до того, как я дал им для этого повод. Спенсеру и Эмме, которые наполняют каждый мой день непревзойденным хаосом своей любви, — тем, без кого эта книга была бы закончена гораздо раньше.
Саймону Липскару, моему потрясающему агенту, моему рупору, моей литературной совести. Он и ликует, и бесится за меня, и это прекрасно — ведь кому захочется ликовать и беситься в одиночку? Спасибо также Майе Николич за продвижение моей книги за границей, Дэниелу Лазару и всем остальным в Writers House — за неустанную заботу.