— Думаю, что нам с тобой просто не надо обращать на нее внимание, вот и все!
Он хотел добавить, чтобы она все же была осторожна. Он не знал, почему в его душе возникло это чувство близкой опасности, когда он видел неподалеку от них с Верой Соню, и не хотел своими опасениями еще больше запугать Веру, но и не предупредить ее он тоже не мог.
И вдруг он услышал:
— Я бы успокоилась, если бы ее вообще не было…
Он посмотрел Вере в глаза, и тогда она, опустив голову и густо покраснев, смутившись, стушевавшись, тихо добавила:
— …в нашем городе.
Утром Глафира обнаружила в комнате зеркало. (То, первое, потом кто-то убрал.) Огромное, до пола. Еще она заметила, что на внутреннем сгибе ее локтя наклеена голубая медицинская полоска. Значит, ей ночью сделали укол или взяли кровь.
Она с трудом поднялась с постели, чувствуя себя совершенно разбитой. Поплелась в ванную комнату, приняла душ, привела себя в порядок. С одной стороны, она чувствовала себя очень легкой, прямо-таки невесомой. С другой — ей было тяжело двигаться. Возможно, все дело было в той инъекции, которую ей сделали ночью, без ее ведома.
Что ж, удивляться теперь не приходилось ничему. Она уже никогда не будет принадлежать себе, и эти люди, похитившие ее, будут распоряжаться ее телом, как своей собственностью.
Она расчесала волосы и подошла к зеркалу. Да уж, увидели бы ее Лиза или Адам! Что бы они сказали? Что она похудела, почернела и выглядит самым ужасным образом.
Еще ее удивлял тот факт, что ее пижама, которую ей выдали в самом начале заточения и время от времени меняли на пижаму-близнеца, когда приходило время стирки, висела на ней мешком. Вероятно, она серьезно заболела. И эта худоба — нездоровая. На нервной почве.
Зеркало. Зачем его принесли? С какой целью? Глафира подошла к зеркалу и обтянула свое тело пижамной курткой, собрав ее на спине, любуясь появившейся у нее талией, так замечательно обозначившейся на фоне ее все еще пышного округлого бюста. Да и живот куда-то исчез. Хотя разве не понятно, куда исчез живот и все ее килограммы, с любовью приобретенные в той, прежней, свободной жизни? Они растаяли в пучине стресса, можно сказать, сгорели в предсмертной агонии.
На столике она нашла прикрытый салфеткой завтрак. Алевтина не пришла. Либо она заходила, когда Глафира еще спала, либо ей запретили общаться с пленницей по причине возникшего к ней недоверия, либо — отправили на съеденье акулам трансплантации. Разрезали голубушку на органы.
Под салфеткой оказалась остывшая овсянка с каплей меда, горсть грецких орехов и вода с кружочком лимона, украшавшим стакан. Конечно, в этом доме не нашлось приличной еды. Да пускай хотя бы просто хлеб с маслом принесли, мать их за ногу!
Глаша вяло глотала овсяную кашу, стараясь не смотреть на свое отражение в зеркале, когда послышались шаги, затем какой-то шорох, дверь открылась и вошла Алевтина (слава тебе господи!), неся в руках большой черный пакет. Глафира чуть не подавилась, представив себе, что там, в черном пакете, — ее саван…
— Аля, что это? — она даже не поздоровалась с ней. — Пришла готовить меня к смерти?
— Нет, мне приказали переодеть тебя… но это не то, о чем ты подумала. И вообще, я, наверное, напрасно тебя запугала. И ты нужна моим хозяевам совсем для других целей.
— Хочешь сказать, они меня в бордель решили определить? — мрачно пошутила Глафира. — Так что там?
— Вот, — и Алевтина принялась выкладывать из пакета темно-серый костюм, блузку, туфли.
— Бред какой-то! Что это? Зачем?
— Знаешь, может, я, конечно, и на этот раз ошибаюсь, но они хотят тебя одеть во все это, чтобы с кем-то сравнить. Я видела, как они разглядывали какую-то фотографию, собирая этот гардероб.
— Ты хочешь сказать… — Волосы на голове у Глаши зашевелились от страха. — Хочешь сказать, что они убили женщину, похожую на меня, и теперь собираются надеть на меня ее одежду?! Может, они прикончили какую-то бизнесменшу или банкиршу?
— Вообще-то я собственноручно отрезала этикетки. Все новое. Надень.
— И что потом? Ты выпустишь меня отсюда?
— Нет, я должна тебя сфотографировать во всех ракурсах, — извиняющимся тоном проговорила Алевтина. На этот раз она выглядела больной и усталой. Вероятно, хозяева на самом деле изменили отношение к ней.
Глаша поставила на столик пустую тарелку и, вздохнув, принялась надевать принесенную одежду. Через несколько минут она уже стояла перед зеркалом, и на лице ее читались удивление, восторг, недоумение и какая-то тихая радость.
— Смотри, Аля, как человека одежда меняет, а? Всегда предпочитала носить вязаные балахоны, джинсы и свободные свитера, а тут вдруг, неожиданно, — костюм. Смотри, как сидит!
— Да ты просто красавица! Тебе бы еще легкий макияж. — Аля искренне, как показалось Глаше, восхищалась переменами, произошедшими в ее внешности. — Глаша, не знаю, как тебе сказать, но у меня есть одна новость. Может, конечно, все это я сама себе напридумывала…
— Ну что? Говори!
— Наш водитель Юра положил на меня глаз. Словом, он мне предложил… сама понимаешь что.
— И?
— Я подумала, что главное, чего я могу добиться этим, — это заполучить его телефон! Понимаешь?! Не тот, заблокированный, который нарочно на виду оставила моя хозяйка, помнишь? А нормальный, действующий мобильник, который я принесу тебе, а ты позвонишь, и я попробую объяснить твоим близким, где находится этот дом, этот поселок, они придут, заберут нас, и ты поможешь мне выбраться из этой истории чистой. Ну, как тебе мой план?
— Если не учитывать тот процент унижения, который тебе придется испытать с этим Юрием, то план просто блестящий! Вот только почему он не пришел нам с тобой в голову раньше?
— Вероятно, потому, что прежде этот Юрий не оказывал мне знаков внимания.
— Странно, учитывая твою привлекательную внешность и, как бы это помягче выразиться (только без обиды!), доступность. В том плане, что ты, насколько я поняла, такая же пленница, как и я. И что ему мешало воспользоваться своим положением?
— Думаю, у него была девушка, которую он любил, а потом что-то у них там произошло, они расстались, вот поэтому, я считаю, он и заметил меня.
— Но план на самом деле отличный! Хорошо бы успеть все это проделать до того, как со мной случится что-то страшное.
Алевтина тем временем достала из кармана форменного халата фотоаппарат и принялась увлеченно фотографировать Глафиру, бормоча про себя, что неплохо было бы ей сделать стрижку, маникюр, макияж… Как если бы она снимала ее для рекламного портфолио.
— Аля, остановись! — Глафира поймала ее за руку. — Хватит, ты начинаешь меня раздражать.
— Ну почему ты злишься? Смотри, какие фотки классные получились! — И она, не обращая внимания на внезапно испортившееся настроение Глаши, принялась демонстрировать ей на дисплее фотоаппарата уже отснятые кадры.