Открыла ворота, села в машину, достала телефон и отключила его, завела ее и, осторожно разворачиваясь между двумя другими машинами, принадлежащими Светлане и Роману (ей показалось, что даже их машины выглядят мертвыми), выехала со двора и покатилась по узкой лесной дороге, весело играющей солнечными бликами. На шоссе прибавила скорости и через пару километров снова свернула в лес. Ей так хотелось побыть некоторое время в тихом и укромном месте. Где ее никто не заметит. Кроме этого, она должна была хотя бы немного привести себя в порядок. В багажнике машины она всегда держала пару бутылок минеральной воды. Сейчас она этой водой вымоет хотя бы бедра и ноги, отмоет от крови. Что же касается того, чтобы вымыться тщательнее, она должна подумать, стоит ли так торопиться. Ведь это она сейчас, находящаяся в шоке и мало что соображающая, думает, что не будет никакого процесса, что вообще ничего не будет. А вдруг обстоятельства сложатся таким образом, что ей надо будет доказать факт изнасилования? Минеральная вода уничтожит улики. Нет, пока что она не станет мыться. Сделает это после посещения доктора. Вот только где она сейчас найдет доктора, который сумеет держать язык за зубами и который возьмет на себя ответственность скрыть от правоохранительных органов факт изнасилования?
Людмила открыла сумочку и достала конверт. Его прислала ее давняя поклонница с польским именем Ванда и немецкой фамилией Кох. Писем было три, и в каждом Ванда восторгалась ее игрой, желала ей здоровья, благополучия и говорила, что, если ей когда-нибудь захочется отдохнуть на Волге, порыбачить или просто спрятаться от своей известности, она всегда может приехать в маленький волжский городок Маркс, что находится в семидесяти километрах от Саратова, и пожить столько, сколько ей захочется, тем более что дом большой. Еще Ванда писала, что увлекается литературой, пишет стихи, рассказы, написала два сценария фильмов про любовь и что было бы неплохо, если бы эти сценарии прочитал какой-нибудь «хороший московский режиссер»… Ведь эти сценарии — для Людмилы Дунай. Работая над ними, она видела в главной роли только ее — Людмилу Дунай.
И вообще, Людмила Дунай — идеал женственности и красоты… Вероятно, письмо писала простая женщина, которой, быть может, не хватает любви и которая считает себя недостаточно красивой и успешной, словом, женщина с комплексами. А может, все по-другому. У нее все так хорошо в жизни, что хочется чего-то большего, общения с известной актрисой, например… Как элемента роскоши.
Сейчас, держа в руках конверт, она позавидовала этой Ванде, живущей на берегу Волги в большом доме. Сейчас утро, она наверняка завтракает в своей кухне, чистая, в домашнем халатике, пьет кофе, смотрит в окно, за которым видна сверкающая гладь реки, бледно-зеленые ивовые заросли… А известная актриса Людмила Дунай сидит в машине в разорванной юбке и, можно сказать, без белья, вся истерзанная, растоптанная, униженная, изнасилованная…
Сжимая конверт в руке, Людмила разрыдалась.
Спустя полчаса она уже будет лететь по трассе в неизвестность. Путаясь в поворотах, она выедет не на ту трассу и промчится огромное количество километров ложного пути, пока не выберется все-таки на тамбовское направление… Сжимая дрожащими руками руль, она, глотая слезы, будет держать путь в этот незнакомый ей город с единственной целью — найти частную больницу, где ей окажут медицинскую помощь и помогут добраться кратчайшим путем до маленького волжского города Маркса, где живет женщина с польским именем Ванда и немецкой фамилией Кох.
…Найти частный гинекологический кабинет оказалось не таким уж легким делом, однако верный путь ей указала медицинская сестра в регистратуре одной из поликлиник, протянув визитку доктора Лазаревой Инны Борисовны. По дороге Людмила обналичила в банкомате немного денег, понимая, что этот факт рано или поздно откроется. Что ж, пусть те люди, что будут расследовать убийство в Поварове, предположат, что банковской картой воспользовались преступники. Но тогда, промелькнуло у нее в голове, карту могут заблокировать. Она вернулась к банкомату, расположенному на тихой улице, неподалеку от какого-то учебного заведения вроде института или университета (табличку было не разглядеть из машины), и сняла около пятидесяти тысяч рублей.
Маленький купеческий особнячок красного кирпича едва проглядывал сквозь зелень густо посаженных тополей и кленов. Вечерело, внутренний дворик клиники светился янтарно, как театральная сцена, ярко освещенная мощными прожекторами. Тени же вокруг дворика уже начинали клубиться сиреневыми сумерками.
Людмила нашла в себе силы выйти из машины и добраться до двери, открыла ее и попала в прохладную темноту, крепко пахнувшую сухим деревом и лекарствами. Еще одна дверь, и она попала в чистенький, освещенный ярким белым светом холл, заставленный кадками с пальмами и монстерами. За стеклянной конторкой сидела девушка в бирюзовой шапочке и что-то сосредоточенно писала в журнале.
Людмила поблагодарила бога за то, что ее, кроме этой девушки, никто не видит — в холле не было ни одного пациента.
— Мне надо срочно к гинекологу, Лазаревой Инне Борисовне.
Девушка оторвала взгляд от журнала, посмотрела на Людмилу и, вероятно, увидев ее искаженное болью и усталостью лицо, встала и метнулась к узкой белой двери, выбежала в холл и постучала в одну из дверей с табличкой «Лазарева И.Б.». Через несколько секунд вышла оттуда и кивнула, приглашая Людмилу войти.
— Пожалуйста, вас ждут.
Ноги не слушались, а вся нижняя часть туловища казалась тяжелой, и при каждом шаге отдавало болью в пояснице. Некогда роскошная шифоновая юбка в розовых пионах, разорванная по шву, стояла от засохшей крови колом.
В кабинете за столом она увидела средних лет худенькую женщину в бирюзовой шапочке, из-под которой выбивались золотистые завитки. Бледное лицо с ярко-синими глазами и ярким румянцем на скулах. Жирная помада на тонких поджатых губах.
— Проходите, пожалуйста, — Инна Борисовна внимательно оглядела Людмилу, и взгляд ее задержался на порванной юбке и бурых потеках на ногах. К тому же невозможно было не заметить, что женщина босая! И что между пальцами ног тоже застыла натекшая сверху кровь.
— На кресло, — скомандовала доктор. — Немедленно. Кто-нибудь уже знает, что произошло?
— А как вы догадались? — прошептала, глотая слезы, Людмила.
— Синяки, ссадины… Порванная юбка, кровоподтеки… На кресло, быстрее…
И вот она на кресле, слезы текут из уголков глаз к вискам, и она едва успевает промокнуть их бумажной салфеткой, заботливо предложенной Инной Борисовной. Идут минуты, часы… Конечно, ей это только кажется, что осмотр длится так долго. Хотя она теряет счет минутам.
— Вы ведь Людмила Дунай, — наконец произносит, не глядя ей в глаза, а продолжая орудовать инструментом, Инна Борисовна. — Я сразу узнала вас.
— Никто ничего не должен знать.
— Вы не станете обращаться в милицию? Вы не хотите, чтобы этих скотов посадили?
Людмила почувствовала, как ей обрабатывают раны, смазывают йодом…
— Как же это вы в таком состоянии добрались до Тамбова? Или я что-то не понимаю?