* * *
С меня было довольно. Посещение еще двух предприятий — и две новые неудачи.
Около полудня в бистро возле пляжа я проглотил сандвич с крабом и ринулся обследовать Трегастель — последний карьер в окрестностях Плуманака. Психологически я уже был готов вернуться в Париж с грузом разочарований в карманах…
Когда меня доставили на дно карьера, главный инженер, тощий верзила с резкими чертами лица, словно вытесанного зубилом в скале, даже не счел нужным выйти мне навстречу. Я уже собирался наброситься на него, когда, пошептавшись и обменявшись недоверчивыми взглядами с одним из своих приближенных, он знаком подозвал меня.
— Комиссар Шарко, уголовная полиция Парижа.
— Уголовка здесь, в этой дыре посреди дыры? За что такая честь?
— Не могли бы мы поговорить в другом месте, а то ничего не слышно?
В нескольких метрах от нас гусеничный экскаватор с оглушительным грохотом вывалил на землю гранитный бой. Никто не отреагировал. Мы были далеко от приглушенной атмосферы парижских кабинетов.
Я зашел в каптерку, какую-то коробку из мятого металла, где было пыльно, как в мусоросборнике пылесоса. Из боязни испачкать костюм, я предпочел стоять.
— Скажите, что вам надо, комиссар, и, пожалуйста, постараемся управиться поскорей. Сегодня мне полагается вытащить еще двадцать кубов, а парни безответственные, хуже морского гребешка, их нельзя надолго оставлять одних.
Я повторил слова, уже сказанные вчера и сегодня утром:
— Мне бы хотелось знать, не замечали ли вы в период времени между маем две тысячи второго и сегодняшним днем странных событий, особенных происшествий, чего-то необычного.
Он сдул с каски гранитную пыль. Моя куртка покрылась пыльными созвездиями.
— Пф-ф… Простите… — почти весело бросил он. — Костюм не лучшая форма одежды для такого предприятия.
Я испепелял его взглядом:
— Пожалуйста, ответьте на мой вопрос.
— Нет, ничего особенного. Здесь, уж простите за грубость, вы в жопе мира. Единственное, что мы видим на поверхности, — это самолеты над нашими головами и чаек, гадящих нам на каски.
— Никакого воровства, повреждения оборудования, подозрительного поведения рабочих?
— Ничего подобного.
— Может, вы видели, как кто-нибудь набирал воду из луж?
— Но… я ничего не знаю! Что вам здесь надо?
— Я расследую дело об убийстве.
Его лицо превратилось в маску ужаса.
— Здесь? В наших краях?
— Под Парижем. Но несомненные улики привели меня сюда.
Я задал ему другие вопросы, которые тоже ничего не дали. Впрочем, к этому я был готов.
— Ладно… Простите, что отнял у вас время…
— Ничего…
Он протянул мне руку. Пожимая ее, я бросил:
— И все же я опрошу ваших рабочих. Чтобы соблюсти процедуру. Кто знает… Вдруг им вспомнится какая-нибудь деталь…
— Они… У них нет времени! У нас сжатые сроки. Если вы станете всех опрашивать, мы страшно опоздаем! До восемнадцати ноль-ноль я должен вытащить свои двадцать кубов, вы понимаете?
— Понимаю. Но это займет всего несколько минут…
Я уже переступал порог, когда магическое слово заставило меня замереть:
— Подождите…
Я обернулся:
— Вы что-то вспомнили?
— Закройте, пожалуйста, дверь.
Я повиновался. Его кустистые брови выражали сильнейшее беспокойство.
— Шестнадцатого июля прошлого года произошел несчастный случай. Розанс Гад упала на дно карьера и разбилась. Она сорвалась с северной стороны, как раз оттуда вы только что подъехали. В феврале две тысячи первого Гад была принята на должность программиста. В ее задачи входило управление через компьютер оборудованием, например циркулярными пилами для резки каменных блоков на куски…
Короткое замыкание. Бурное выделение адреналина. Огонь, сжигающий внутренности. Я что-то ухватил…
— Все же это важная деталь, а вы забыли о ней рассказать! Что за несчастный случай?
— Гад была опытной спортсменкой, любительницей острых ощущений. Если вы внимательно посмотрите на стену северного склона, вы заметите карабины и крюки. Она там поднималась дважды в неделю. Шестьдесят метров в высоту.
— Разве подобная практика не запрещена на промышленной площадке? Куда смотрела инспекция по охране труда?
— Кое-кто из наших людей обладает сноровкой работать на отвесных склонах, куда не могут добраться механические рычаги. Лазание, работа на вертикальных стенах являются частью профессии.
— Гад имела такое разрешение? Соблюдала ли она правила безопасности? Какое оборудование она использовала?
Он затравленно посмотрел на меня, как кошка, лапой отбивающаяся от гризли, который гораздо сильнее ее.
— Послушайте, комиссар. У нас побывала целая армия инспекторов по труду и полиция. Все в полном порядке. Я им уже все рассказал, так что уж давайте, пожалуйста, покороче.
— Отлично. Так как же она упала? И с какой высоты?
— По повреждениям тела доктор определил, что метров с десяти. Сломался один из карабинов…
— Карабин, говорите? Но ведь они очень крепкие…
— Карабины ломаются, резинки рвутся, парашюты не раскрываются, нефтяные танкеры дают течь… Чего еще вы от меня хотите?
— Она работала внизу вместе с мужчинами?
— Да, но находилась в вагончике, где установлены компьютеры. У нас никогда не было проблем с ней… Отличный работник… Жаль, что так случилось…
— Она была хорошенькая?
В его глазах появился и погас какой-то огонек.
— Мм… Да не так чтобы…
— Вы не умеете лгать. Лично вы как думали?
— Симпатичная. На что вы намекаете, комиссар?
Он оторвал локти от стола, на который опирался. Я сухо уточнил:
— Какие отношения она поддерживала с вашими людьми?
Ввалившиеся глаза, дрожащие губы, пожирающий его изнутри огонь.
— Ка… как это? Я… я бы попросил, инспектор…
— Комиссар, а не инспектор. Подождите, пожалуйста, минутку, я еще не закончил.
— Нет времени.
Он бросился к дверям своей консервной банки, но я схватил его за халат:
— Я сказал: не закончил!
Я пихнул его обратно в каморку. Он ударился бедром об угол стола, из горла вырвался крик раненого зверя.
Он прорычал:
— Черт! Вы что, чокнутый? Я сейчас…
— Что вы сейчас?
— Я…