Как и каждый четверг, они без опоздания явились бы к столу, когда бы не попали по дороге в удивительную историю.
Проходя по Рыночной площади, они услышали приглушенные крики, доносившиеся из пожарного депо.
— Неужели? — сказал Касперль. — Похоже, у Хотценплотца выдался трудный денек. Послушай только, как он ругается и бранится!
— Он не ругается, — возразил Сеппель, — он взывает о помощи. У него, наверно, зуб разболелся или рези в животе.
С тех пор как произошла история с бабушкиной кофейной мельницей, у Касперля не было настроения жалеть Хотценплотца.
— Хочется надеяться, что у него и рези в животе, и зуб разболелся, — высказал он свое мнение, — да вдобавок еще на каждом пальце ноги по паре мозолей! — Однако, несмотря на это, он вместе с Сеппелем побежал к пожарному депо, чтобы послушать, что все это значило.
В пожарном депо было одно-единственное небольшое окно, на котором, само собой, разумеется, имелась решетка. Встав под самым окном, можно было весьма отчетливо расслышать глухие крики.
— Помогите! — доносилось из пожарного депо. — Помогите же, меня заперли тут! Откройте, выпустите меня!
Касперль и Сеппель рассмеялись.
— Вас бы это, конечно, устроило! — крикнули они. — Мы очень рады, что вы, наконец, сидите там, господин Хотценплотц!
Четырнадцать дней назад они помогли изловить разбойника. За это они получили от господина бургомистра вознаграждение в размере пятисот пятидесяти пяти марок пятидесяти пяти пфеннигов, а господин вахмистр Алоиз Димпфельмозер стал с той поры старшим вахмистром.
— Выпустите! — взывал голос. — Я не разбойник Хотценплотц!
— О, разумеется! — перебил его Касперль. — Мы в курсе дела, вы — Красная Шапочка с семью гномами!
— Да нет же, черт побери! Я старший вахмистр Димпфельмозер!
— Прекратите, в конце концов, орать, старший скандалмистр, — с минуты на минуту прибудет полиция!
— Бред! Я сам — полиция! Вы что, не узнаете меня по голосу? Выпустите меня отсюда, я должностное лицо!
Касперль и Сеппель не поверили ни единому слову, что выкрикивал этот глухой голос. Для них дело было ясным как божий день. Хотценплотц пытается попросту обвести их вокруг пальца, но этот номер у него не пройдет.
— Если вы и вправду господин Димпфельмозер, — сказал Касперль, — то подойдите к окну, чтобы мы смогли вас увидеть!
— Ничего не получится. Я связан и лежу на полу. Если вы тотчас же не выпустите меня отсюда, то нарушите закон. Вы поняли? Вы нарушите за-а-ко-он!
Как всегда, Касперль и Сеппель и тут знали, как поступить. Сеппель встал спиной к стене пожарного депо, затем Касперль забрался ему на плечи и через зарешеченное окно заглянул в помещение.
— Итак, давайте! — крикнул он. — Покажитесь-ка, где вы находитесь?
— Я лежу здесь внизу, за пожарной машиной. Ты можешь меня увидеть?
— Нет, — сказал Касперль, — для этого пожарная машина должна быть стеклянной. И не надейтесь, что кто-нибудь клюнет на вашу глупую выдумку!
— Но это не выдумка! Это чистая, служебная, удостоверенная полицией правда! Прошу вас, поверьте мне и выпустите меня отсюда! Да что же мне сделать, чтобы вы, в конце концов, мне поверили?
Касперль и Сеппель охотно послушали бы его еще минутку-другую. Они были довольны, что разбойник Хотценплотц нынче молил о пощаде.
Однако тут с ратушной башни пробило четверть первого, и им внезапно пришло в голову, что сегодня четверг.
— Скулите себе на здоровье и дальше! — крикнул Касперль через решетку окна. — Но мы с моим приятелем Сеппелем должны, к сожалению, быть дома к обеду, господин старший позормистр Плотценхотц, — или вы вообразили себе, что ради вашей персоны мы лишим себя жареных колбасок?
Сначала у Касперля и Сеппеля создалось впечатление, будто бабушка ужасно на них разобиделась за то, что они явились домой так поздно. Она неподвижно сидела за кухонным столом и, как показалось, отвечала им полным презрением.
— Бабушка! — сказал Касперль. — Пожалуйста, прости нас, это действительно не наша вина!
Только тогда он заметил, что с бабушкой что-то случилось.
— Ах ты, семерка зеленая! Я почти уверен, что она опять потеряла сознание!
Сеппель указал на пустую сковороду и кастрюлю из-под квашеной капусты.
— Она, наверно, рассердилась из-за того, что мы не явились к обеду вовремя, — высказал он свое мнение. — Тогда она от крайней досады съела все дочиста сама, и ей сделалось дурно.
— Возможно, — сказал Касперль. — Девять жареных колбасок и полная кастрюля квашеной капусты — это для нее несколько многовато.
Совместными усилиями они перетащили бабушку на диван. Смочили лоб и виски французской водкой, сунули ей под нос свежеразрезанную сырую луковицу. От этого бабушка страшно зачихала; вдоволь начихавшись, она привстала и огляделась по сторонам, подобно человеку, позабывшему собственное имя. Затем взор ее упал на пустую сковороду и кастрюлю из-под квашеной капусты на кухонном столе — и тогда к ней тут же вернулась память.
— Вы только представьте себе, что случилось! Она с торопливой поспешностью поведала Касперлю и Сеппелю о своем происшествии с Хотценплотцем.
— Ну не возмутительно ли? — воскликнула она. — Среди бела дня в этом городе ты больше не можешь чувствовать себя в безопасности ни за собственную жизнь, ни за свои жареные колбаски! Хотела бы я только знать, для чего здесь полиция!
Бабушка со вздохом снова упала на диван, и казалось, будто в следующее мгновение она намеревалась вновь лишиться чувств. Слабым голосом она попросила Касперля и Сеппеля немедленно бежать к старшему вахмистру Димпфельмозеру и сообщить ему о случившемся.
— Насколько я его знаю, — едва слышно прошептала она, — он в это время сидит в караулке за письменным столом и предается послеобеденному сну.
— Сегодня навряд ли! — сказал Касперль.
И несмотря на томивший его зверский голод (по четвергам он всегда съедал за завтраком лишь половину, чтобы к обеду нагулять достойный жареных колбасок и квашеной капусты аппетит), он ткнул своего приятеля Сеппеля в бок и воскликнул:
— Быстро в пожарное депо!
Оставив все дальнейшие заботы о бабушке, приятели сделали крутой разворот и стрелой вылетели за дверь.
— Однако, однако — что вы опять затеяли? — Бабушка проводила их удивленным взглядом.