Веррес продолжал что-то бормотать себе под нос. Литус карабкался наверх за ним, думая, что не все ладно у храмовников в головах, неужели нельзя было вырубить в глине ступени да подбить их досками? Вон сколько досок. Справа от часовни, в десяти шагах, покосился древний сарай, ну так крыша его дощатая не прогнила еще вроде? Разбирай да пили. А если просмолить, так и не на один год хватит. А уж по уму можно было бы и камнем выложить.
У сарая стоял человек. На нем был кафтан или рубаха до колен, которая от времени пошла распускаться, рассыпаться бахромой, но на худых плечах одеяние еще держалось, хотя и похлопывало на ветру. Точно так же и седые волосы человека рвались с его полулысого черепа. Старик стоял неподвижно, лишь иногда переступая на одном месте, и поворачивал голову вслед за каждым, проходящим вдоль каната.
– В глаза не смотреть, – предупредил, обернувшись, Веррес. – Эта мерзость тут и месяца нет как выползла, прочистили ее уже немного, но не хочешь глотать дерьмо, не смотри в глаза. Никогда!
Литус опустил голову, но, уже взобравшись на косогор, не удержался, бросил быстрый взгляд в сторону старика, наткнулся не на глаза, а на запекшиеся черные ямы на их месте, но и того хватило. Дрожь пошла по ветхому телу. Локти старого пошли вверх, руки изогнулись огрызками крыльев на уровне плеч, и сам старик, шаг за шагом, заковылял к бастарду.
Сразу два багра уперлись ему в глазницы, и покуда старый месил ногами скользкую глину, пытаясь справиться с неожиданным препятствием, еще один храмовник саданул по горлу обратной, заточенной стороной крюка. Шея перерубилась, как трухлявый ольховый ствол. Ноги продолжали идти вперед, но тело старика опрокинулось, упало и тут же завязло в глине, продолжая трепыхать руками и ногами. Храмовники стряхнули с багров страшную добычу и подтолкнули окаменевшего бастарда в спину.
– Слушай, – зло прошипел через плечо Веррес, – все, что ни говорю, слушай. Когда пятки запекутся, спрашивать некогда будет, говорить нечем, слушать нечем! Не смотреть в глаза!
Под ногами валялись останки подобных ходоков. Вот показался край вымазанного в глине – цвет в цвет – балахона паломника. Литус взглянул на лицо несчастного. Глаза его вылезли от ужаса из орбит, горла и части щеки не было, словно зверь выдрал их, вонзив клыки. Литус поднял глаза. Цепочка паломников шествовала впереди. Над головой ползли низкие облака. Такие низкие, что даже древний колодезный журавель окунал в них клюв. И Уманни, до которого оставался пяток лиг, тоже тонул в облаках, и крыши изб, выстроившихся вдоль натянутого каната, упирались в облака, и у каждого крыльца стояли люди, подобные тому же старику. И ждали. Запах тлена шибал в нос.
– Двигай ногами, двигай, – бурчал Веррес. – Как только увидишь две полубашни угодников, недостроенные они, часовнями служат, так можешь садиться и отдыхать.
– Я не устал, – твердо проронил Литус, хотя в глазах у него все плыло и муть поднималась к горлу.
– Ты не устал, другие устали, – равнодушно сказал Веррес. – Привал – значит привал. Тут тебя неволить никто не будет, но и воли никто не даст. В любую сторону шагай да спотыкайся. Но все, кто вернулся, кто деревяшку с печатью получил, все слушали, что им говорили. А те, кто неволиться не согласился, те здесь и остались. Поймешь со временем. Думаю, через пару часов поумнеешь. За часовнями кольцо смерти начинается.
За околицей деревни начиналась пропасть. Точно такая же, как была в реке, когда барка повисла в воздухе. Только теперь в воздухе висела не барка, а настил, устроенный из гнилых досок. Он шевелился под ногами, какие-то доски срывались, падали, рассыпаясь на лету, тонули во мраке, в котором еще не было крылатых теней, но что-то шевелилось, извивалось и шипело. Литус против воли ухватился за канат обеими руками и уже не отпускал его, перехватывал шаг за шагом, а обернувшись, увидел, что храмовники идут с закрытыми глазами, только одной рукой скользят по канату, а их ноги порой ступают мимо досок, но не проваливаются. Чувствуя, что липкий пот покрывает все его тело, Литус уже приготовился и сам закрыть глаза, но в этот миг крылья захлопали где-то под его ногами, тень накрыла лицо, клочья потревоженных облаков над головой раздвинулись, обдав бастарда пеплом, и тут же канат задрожал. Раздался сдавленный крик, и один из храмовников желтым пятном полетел вниз.
Между двух часовен, которые и в самом деле казались основаниями небольших, не чета бэдгалдингирским, башен угодников, была твердая сухая земля, и даже как будто небо проглядывало сквозь облака. Паломники сидели на земле кучей, странно было, что почти двести человек сгрудились в не слишком большое живое пятно. Или их опять стало меньше? Литус оглянулся. Оставленная за спиной деревня теперь казалась только скопищем старых полуразрушенных домов, пропасть представляла собой заросшее бурьяном поле. Канат подрагивал на ветру и продолжал звенеть. Впрочем, до башен звон почти не доносился. За башнями стояла стена тьмы. На самом ее краю, на расстоянии друг от друга в десяток шагов, высились два каменных столба. Между ними был забит в землю деревянный кол, на котором лежал все тот же уходящий во тьму канат. От каменных столбов начиналось что-то вроде изгороди, сплетенной из жердей, веревок и как будто проволоки. С каждым шагом бастард отдалялся от солнечной улицы Самсума и домика с коричневой занавеской. Или становился ближе?
– Вот ведь нелегкая! – выругался Веррес, пересчитывая храмовников. – Давно я не терял служителей Храма. Уже и не вспомню. И впрямь поганые пошли времена. Дальше пойдешь первым, а не то оступишься, а мне потом… С этими вельможами…
Литус посмотрел на провожатых. Храмовники стояли с закрытыми глазами, прижав к себе багры, обхватив плечи, и бормотали молитвы. У некоторых из них за плечами были мешки.
– Еда, – поймал взгляд Литуса Веррес. – Будешь стараться, из младшего служки поднимешься до среднего. Станешь старшим – доверят ходить за едой.
– Уже не хочу, – вновь обернулся к деревне Литус. – Не великое удовольствие.
– Кому как, – пробормотал Веррес.
Холодные капли ударили по плечам, по лицу. Пятно чистого неба над головой затянули тучи. Опустились сумерки. Паломники, сидевшие кучей, сжались. Многие стянули с глаз повязки и теперь озирались в ужасе. Среди испуганных, словно омертвелых лиц видны были и женские, но того профиля, который запомнился Литусу на барке, он не находил.
– Уже вечер? – спросил Литус.
– Не знаю, – вздрогнув, открыл глаза Веррес. – Там, на холме Бараггала, будет и день, и вечер, и ночь, и утро. А что здесь – не знаю. Это предстоятель имеет силу сохранять для себя время, а для прочих – как Пустошь захочет, так и будет. Случалось, от этих башен до Бараггала на неделю прогулка растягивалась, а случалось, и в день укладывались. Хотя все Кольцо Смерти – двадцать пять лиг, ни убавить, ни прибавить. Да и кусок Кольца Теней до Бараггала – двадцать лиг. Канат ветшает, менять приходится. Так что уж расстояния все известны. За день не управимся. Вряд ли.
– Что там? – спросил Литус, показывая на тьму.
Веррес покосился на каменные столбы, пожал плечами.