– А когда она была в силе? – спросил Литус.

Сторожка эбаббарского дозора была уже совсем вблизи, и самообладание начало возвращаться к бастарду.

– Никогда, – твердо сказал Син. – Даже до четыреста восемьдесят третьего года, когда за горами открылись Врата Бездны, а камни исчезли, небо не было таким темным. Посмотри, звезд над Пустошью нет. Видишь? А раньше их было видно всегда. Ладно. Стучи давай. Если стражники твоего короля трясутся от страха, то сейчас они обделаются.

Тропа перед сторожкой была перегорожена стеной высотой в десяток локтей. Литус подъехал к тяжелым воротам и замолотил по ним кулаками. Минут пять за воротами царила тишина, затем хлопнула дверь, за хлопком заскрипели ступени лестницы, и наконец из-за ворот, почти над стеной послышался испуганный голос:

– Кого еще принесло на ночь глядя из проклятого места?

– Литус Тацит, с божьей помощью, – ответил Литус. – Открывай скорее, Папавер, я это.

Над стеной появилась сначала рука с масляной лампой, а потом и испуганное лицо Папавера.

– Ваше Высочество! – залепетал стражник. – Что творится-то? Как же вы? И что там за вой несется с Пустоши?

– Не Ваше Высочество, а Литус Тацит, – зло оборвал стражника бастард. – В крайнем случае, Ваша Милость. Ворота!

– Слушаюсь! – исчез и загремел засовом внизу стражник, одновременно осыпая кого-то ругательствами.

– А не Ваша Светлость? – удивился за спиной Литуса Син. – Или хотя бы Ваше Сиятельство?

– Титулами не отягощен, – хмуро бросил у открывшихся ворот Литус. – Поехали, угодник. Тут рядом вполне приличный трактир. И перекусим, и переночуем.

– Нет, – покачал головой Син. – Я обратно.

– Обратно? – растерялся Литус. – В ночь? Один?

– Обратно, в ночь и один, – кивнул Син. – Надо кое на что посмотреть. Заботы одолевают. Да ты не бойся за меня, не в первый раз.

– Вот так – в первый, – покачал головой Литус.

– Ну… – пожал плечами Син. – Нужду не переможешь. Ты, дорогой мой, вот что сделай. Найди в хранилище рукописей старика Хортуса. Поговори с ним.

– О чем? – повысил голос Литус, потому что Син развернул мула и не спеша направился прочь.

– Что болит, о том и поговори, – откликнулся угодник.

– Почему ты проводил меня? – крикнул Литус.

– Я угодник, почему не угодить хорошему человеку? – донеслось из темноты.

– Ваше… Милость, – заныл у открытых ворот стражник. – Ну, пора ведь уже!

– Если то, что там воет, сюда придет, стена эта не спасет, – сказал Литус, подавая коня вперед.

Впереди горели тревожные огни первой деревеньки. За спиной немолодой странный человек на муле двигался навстречу ужасу. Литус сунул руку в подсумок, вытащил бутыль вина, выдернул пробку и сделал глоток. Вино прокисло.

Глава 12
Сор

Кама проснулась от боли. Всю ночь Сор вел девчонок по дороге на Бэдгалдингир, под утро забрал вправо, нашел узкую тропу в спящих зарослях акации, спрыгнул с лошади, передал повод Каме и велел подниматься к полуразрушенным каламским башням, что торчали на предваряющих отроги гор Балтуту увалах.

– А ты? – отчего-то испугалась Кама.

– Я за вами, – успокоил ее Сор. – Акация коварна, особенно теперь. Листья проклюнутся через пару недель, не раньше. Колючки! Ничего не должно за нами остаться, ни конского волоса, ни нитки. Поднимайтесь и ждите меня за крайней башней, да чтоб с дороги вас видно не было!

Едва выбравшись из зарослей, Кама спешилась и повела обеих лошадей под уздцы. Фламма держалась впереди, но даже за башней, которая и в самом деле укрывала путников от взгляда с равнины, не покинула седла. Лицо ее было бледным, веснушки казались россыпью серого песка. Сор появился через минуту, поймал бессмысленный взгляд Фламмы, огорченно покачал головой и подхватил ее лошадь под уздцы.

– Кама, держись за мной. Ни шага в сторону.

Принцесса оглянулась. Впервые за последние несколько дней она не чувствовала слежки. Или виной тому были амулеты, щедро надетые на ее запястья, лодыжки, шею? И все-таки опасность оставалась. А может быть, теперь все было для нее опасностью?

Между тем Сор начал спускаться с увалов к скалам, покрытым пятнами мха. Здесь, всего лишь в сотне лиг севернее течения реки Малиту, трава как будто и не собиралась зеленить холмы. Впрочем, скалам, возвышающимся за башнями, зелень не грозила. Лошади осторожно ступали по битому камню и мотали головами, словно возмущались бездорожьем. На дне ложбины, почти у скальной стены, беглецам пришось обходить уже огромные валуны. За одним из них, напоминающим вырубленный из скалы дом, обнаружилась все еще забитая снегом расщелина, по дну которой, собираясь утонуть в камнях, бежал ручей. Под снегом нашлась тропа, и хотя теснящиеся скалы порой обтирали сразу обе ноги окаменевшей Фламмы, лошади поднимались вверх довольно бодро. Через пару сотен шагов расщелина обратилась ущельем, а еще через четверть лиги угодник вытащил из седла Фламму и завел лошадей в пещеру, выдолбленную в известняке потоком воды да подправленную некогда человеком. Вода и теперь журчала в ее углу, а в противоположном были устроены лежаки, темнели закопченные камни для очага, ерошился хворост, а из глыбы сланца было устроено что-то вроде стола. Сор оставил лошадей возле слежавшейся копны прошлогоднего сена и скинул со спины мешок.

– Что это? – оглянулась Кама.

– Мой дом, – усмехнулся Сор, беря оцепеневшую спутницу за руку и тоже заводя ее в пещеру. – Ну, не мой, конечно. Но, случалось, был для меня домом. Давно. И не только для меня. Тут до Пустоши тайных дозорных стоянок под сотню, но об этом убежище нынешние дозорные не знают. Угодники останавливаются здесь. Их, правда, мало. Давно здесь никого не было, с весны, наверное. Но, думаю, они нас простят. И то, что мы пришли без дров, тоже. Нам-то хвороста хватит. Здесь можно разводить костер, дым поднимается по протокам ручья и гаснет в скалах. С дороги не видно.

– Зачем столько труда? – крутила головой Кама. – Неужели угодники специально долбили такой зал?

– Нет, конечно, – начал разводить огонь Сор. – Угодникам хватает и других забот. Это делали древние каламы. Здесь было что-то вроде обители. Ну, или храма, как сказали бы теперь. Даже ворота имелись, видишь, бронзовые петли торчат у входа? В таких местах собирались те, кто хотел уйти от обыденной жизни. Здесь у них была конюшня, может быть, и кухня. А если выбраться на скалы, то можно отыскать с десяток маленьких пещерок, келий, в которых каламы предавались размышлениям. Ну, вот как твоя подруга теперь.

Подруга так и стояла посередине пещеры, куда ее завели. Она ничего не сказала и тогда, когда Кама сняла с нее мешок и посадила на край лежака. И когда ее кормили горячей кашей. Ела, ничего не говоря, не чувствуя горячего, так что Каме пришлось дуть на ложку. Так и легла молча и закрыла глаза, потому что Сор Сойга сказал, что в пещере придется провести пару дней и лучше бы воспользоваться ими для отдыха. А потом, когда Кама и Сор стояли на скальном уступе и смотрели сверху, как лучи солнца гаснут во мгле, поднявшейся над Светлой Пустошью, вдруг завыла и забилась в рыданиях. Кама бросилась в пещеру, легла рядом, обняла Фламму, но та продолжала рыдать, пока слезы не кончились у нее в глазах. А ночью Кама проснулась от боли в ноге. Сор сидел у костра.