– Вроде бы все в порядке. Значит, так, девчушки. Фламме будем искать провожатых, а тебя, Кама, уберегать от них. Так что запомните, Кама – дакитка. Имя твое, принцесса, никого не касается. Лицо твое – никого не касается. Повяжи платок потуже да прикрой лицо до глаз.
– Да у нее такие глаза, что всякий остолбенеет! – фыркнула Фламма.
– Вниз будет смотреть, – отрезал Сор. – Все понятно?
До крепости, которая торчала каменным кубом на омываемом речушкой холме, оставалось чуть меньше лиги. Над ее воротами ветер трепал полотнище черного цвета, на котором Кама с трудом разглядела желтые полосы башен Бэдгалдингира. У основания холма теснилась деревенька на два десятка деревянных домов, у начала которой выделялись два больших бревенчатых здания – одно трактира, другое – постоялого двора, возле которого были привязаны не менее трех десятков лошадей и даже виднелись несколько торговцев с выставленными в ряд телегами с товаром.
– Ардуусских стражников нет, – заметил Сор. – В крепости маленький двор, да и не пускают подданные короля Тигнума никого в свой бастион. Или почти никого.
– Адамас! – вдруг что было силы закричала Фламма. – Валпес! Лупус! Аэс! Тенакс!
Подала лошадь вперед и помчалась вниз по склону наперерез к выбирающемуся из-за рощи отряду в полсотни всадников, первый из которых нес алый флаг с бледно-голубым силуэтом орла, а последний – голубой флаг с алым силуэтом барса.
– Вот ведь рыжая беда в платье! – с досадой сплюнул Сор. – И что ты прикажешь делать? Ладно. От Тимора и Обстинара беды мы пока не ждем. Конечно, можно было бы и пуститься в обратный путь, но новости нам тоже не помешают. Да и от горячей еды я бы не отказался. Ты как?
– Я тоже, – с неожиданной грустью призналась Кама.
– Тогда прикрывай лицо, – приказал Сор. – И держись, что бы ни случилось. И готовься принять на грудь слезы огненной подружки.
– Зачем? – не поняла Кама, затягивая лицо.
– Ты часто видела, чтобы королевский эскорт, даже с королем, шел под флагами? – спросил Сор. – И уж тем более тот, в котором только принцы, пусть и двух королевств.
– Нет, – мотнула головой Кама, бледнея.
– Траурные багровые ленты подвязаны на древках под обоими полотнищами, – подал коня вперед Сор. – Если бы это был траур по мужчине, ленты были бы над полотнищем. Значит, траур по женщине. Королевский траур. Кто объединяет королевские дома Обстинара и Тимора? Кто сестра короля Обстинара и сестра королевы Тимора?
– Мать Фламмы! – прошептала Кама. – Тричилла!
– Поспешим! – тронул с места лошадь Сор.
Тричилла Кертус покоилась на уложенных вперемешку со снопами соломы поленьях. От погребального костра пахло маслом, которым были пролиты дрова и тело королевы Ардууса. Белое покрывало, скрывающее тело Тричиллы Кертус, шевелил по углам ветер.
«Именно так, – думал Пурус Арундо, – Тричилла Кертус. Не Арундо, а Кертус. Не королева великого Ардууса, а королевская подстилка. И нет ничего страшного, что именно она родила Пурусу красавицу дочь Фоссу и сына Болуса. И не из такой грязи поднимались великие деревья. Во всяком случае, в двух своих детях он был уверен. Но ни одного дня он не был уверен в своей жене. Она обманула его даже с собственной смертью. Не захотела ждать, когда яд заморит ее тело, нашла его тайник и приняла яд весь сразу. Выжгла себе нутро. Захлебнулась кровью. И хорошо. Хоть так! Хоть так!»
Пурус закрыл глаза. Все, что он хотел, это сдернуть труп с костра и бросить его на псарню. Обычные псы не будут жрать мертвечину, а калбы как раз ее и любят. Или яд все еще в ее теле? Жалко будет псов. Нелегкое это дело, поймать калба и приручить его.
Пурус оглянулся. На южной стене старого замка было мало народу. Король не стал объявлять траур в предпоследний день ярмарки, объявил его днем позже, мастерам стражи приказал жестко – никаких свидетельств о соболезновании, никаких даров и подношений, все, что нужно королю – холод, спокойствие и отстраненность. Пусть думают, что он не может привыкнуть к ее смерти. Хотя он никак не мог привыкнуть к ее жизни.
Король закрыл глаза, поднял лицо к небу. Солнце понемногу начинало припекать. Все, что он задумал, получится. По-другому не может быть, потому что если не получится, то не будет ничего. Не только для короля Ардууса, – ни для кого.
Он опустил голову, напряг скулы. Все-таки ненависть требовала выхода. Мало было того, что пропала вторая дочь («Дочь – скрипнул зубами Пурус, – свидетельство позора, а не дочь. – Более шестнадцати лет он старательно изображал любящего отца рядом с огненноволосой приблудой»), так и жена умерла на следующий день. Пусть подданные горюют, сочувствуя королю. Пусть горюют и страшатся собственных горестей. Если уж королева сгорела за одну ночь от неизвестной болезни, то что говорить о простых смертных? Никто не может спать спокойно, никто. Все в руках Энки! Все в руках Энки!
«А ведь она знала о бегстве Фламмы, знала. Отчего она покончила с собой? Оттого, что простилась с дочерью, или оттого, что пронюхала его планы? Все ли? Было бы жаль, если она не успела узнать о его планах относительно отца рыжей. Очень жаль. Как бы он хотел сообщить ей об этом! Ведь он только потому и оставлял Тричиллу живой, чтобы однажды явиться в ее комнаты и сообщить, что ее избранник, ее подлинный избранник – мертв. И как жаль, что он, король Ардууса, не может заточить негодяя в темницу, чтобы прикручивать фитиль его жизни медленно и неутомимо. Никаких сомнений, она все поняла, поэтому и приняла яд. И Фламма убежала по той же причине. Один вопрос: кому еще успела рассказать Тричилла о своих подозрениях?»
Пурус снова оглянулся. Дочь Фосса и сын Болус за спиной. Дочь в слезах, как положено женщине. Болус стоит, прикусив губу. Молодец. Из парня будет толк. Главное, чтобы жену подбирал с умом, а не как он, брал старшую из тиморского выводка, где все с юности замешивали свои будущие беды. Ну, с женой сыну придется помочь. А кое-кому уже не поможешь. Чуть в стороне стоит брат Кастор с женой и дочерью. Невысокий, светловолосый, лобастый. Не похожий ни на старого короля, ни на своего брата, ни на свою сестру. Точно ли он его брат? Или, как позднее и Тричилла, королева-мать спуталась с каким-нибудь лаэтом? Не оттого ли отец Пуруса не дожил до глубокой старости? И не он ли ускорил смерть собственной жены? И ведь тоже Арундо. И Кура урожденная Тотум, яйцо из лаписского гнезда, окаменевшая, словно знает, что грозит ее родным, тоже Арундо. И их дочь, белобрысая уродка Лава – тоже Арундо! И позор королевской семьи – Монедула, младшая сестра короля, тоже Арундо! Легла под простого стражника! Опозорила на всю Анкиду! Стражника того уж давно нет, бросили в каменный мешок, заморили, скормили крысам, десять лет потом сочувственно кивали и разводили руками в ответ на слезы мерзавки: пропал бедолага, отбыл и ничего никому не сказал, и что теперь? Вот она стоит, льет слезы. Над кем плачешь? Поплачь над своим сыном, рожденным от простого стражника. Поплачь над Лаурусом, который стоит рядом с тобой. Недовольна, что он всего лишь мастер восточных ворот? А твой король, дрянь, недоволен, что мастер восточных ворот носит его имя – Арундо. Стереть, уничтожить, развеять прах по ветру и забыть навсегда. И семью его, в которой жена – простолюдинка и двое детей – парень и девчонка, и тоже все Арундо! Отбросы, и туда же, Арундо! Уничтожить!