— Но скоро мы выйдем из своей тюрьмы. — Руам вытащил из-за пояса ключ, вставил в шестигранную замочную скважину и распахнул тяжелую створку. — Так же как и ты.
Сагюнаро сделал шаг вперед и ослеп. Яркий свет хлынул со всех сторон, отражаясь от белых камней площади, от белых стен храмовых построек, засиял на золоте обломка колесницы древнего духа.
Над Румунгом недавно взошло солнце и теперь щедро поливало город жарким светом.
Руам взял ученика за плечо, слегка подтолкнул вперед и сказал насмешливо:
— Правда, не знаю, справишься ли ты со своей вновь обретенной свободой.
Разноцветные пятна, плавающие перед глазами Сагюнаро, постепенно складывались в картины: площадь на краю обрыва, огороженная невысоким забором, покрыта сетью теней, падающих от статуй духов. С крыши одной из многочисленных храмовых построек сорвалась стая голубей. Они растворились в блеклом утреннем небе, но сверху все еще слышался нестройный свист десятков крыльев, рассекающих воздух. В черных провалах дверей виднелись дрожащие огоньки светильников. Мерцающие и тусклые.
Сагюнаро жадно вдыхал разлитые здесь запахи — остывшие за ночь камни, покрытые влажной пылью, старый шафран, грязными полосами стекающий со статуй духов, сладкая гниль фруктов из подношений, теплая шерсть мако, лениво выбирающихся из-за камней.
Город, лежащий внизу, начал просыпаться, грохотать повозками, звенеть кварталом лудильщиков, стучать молотками каменотесов, перекрикиваться громкими, нестройными голосами. Но над храмом все еще лежала глубокая, неподвижная тишина.
Они пересекли площадь и подошли к лестнице. Не той, по которой Сагюнаро с друзьями поднимался в прошлый раз. Эта была гораздо более узкой и разделена небольшими площадками на несколько пролетов. На каждом из них сидели и лежали нищие. Оборванные грязные фигуры, источающие зловоние, забивающее запах живой плоти.
На склонах холма по обе стороны от ступеней, между стройными стволами сосен и акаций лепились крошечные кривые домишки, кое-как собранные из почерневших от времени досок. Запах старости, болезни и тления с каждым шагом становился все сильнее и тягостнее. Возле их стен начали копошиться люди, они с опаской поглядывали на грозного мага в красном, неторопливо спускающегося по лестнице, и с еще большей настороженностью — на высокого, худого светловолосого юношу в грязно-белых одеждах, разрисованных пугающими черными символами.
— Не злись, — сказал Руам миролюбиво. — Ты должен понять, боль, которую я причиняю тебе, необходима.
— Неужели? — прервал свое долгое молчание Сагюнаро.
— Неизгоняемые понимают только язык боли. Слушаются только его. Я обращаюсь к твоему шиисану, не к тебе. Пытаюсь подчинить его, не тебя. Он должен выполнять мои приказы. Это единственный способ. Иначе он уничтожит в тебе человека. А я пытаюсь его сохранить.
— Значит, ты действуешь исключительно ради моего блага?
Маг усмехнулся, неторопливо разгладил свою разделенную надвое бороду. Затем, поразмыслив, запустил ладонь в широкий рукав и вытащил потертый лист бумаги.
— Это тебе. Можешь прочесть.
Сагюнаро узнал почерк Торы. Первым порывом было — взять письмо, жадно вчитаться в неровные, торопливые строчки, но он отвернулся, отрицательно покачал головой.
— Уверен, что не хочешь?
— Да. Уверен.
— Правильное решение. — Руам разорвал бумагу и, не глядя, бросил на землю в грязь и мусор. — Ей не нужен шиисан. Единственное, что он может сделать для нее, — убить ее. И ты сам это понимаешь. Так что позволь мне действовать, как ты говоришь, ради твоего же блага. Доверься мне.
— Я не могу доверять людям, пытавшимся уничтожить моих друзей.
— Повторяю еще раз, Сагюнаро, никто не собирался убивать твоих друзей. — Маг небрежно швырнул несколько монет нищим, торопливо отползающим в сторону с его дороги, и, не слушая восхвалений в свой адрес, продолжил: — Мы пытались остановить двух мальчишек, по глупости забравшихся туда, где им быть не положено. Хотели просто поговорить с ними, но они решили, что их жизням угрожает опасность, и сами напали на нас. Так же как и ты.
— Я не нападал на вас.
— Верно. Не ты. Это сделал твой шиисан. Тот самый, с которым ты не можешь справиться самостоятельно.
Сагюнаро на миг прикрыл глаза, свет дня слепил его, а слова Руама все больше затягивали в паутину лжи, которая выглядела очень похожей на правду.
Но он знал, что это ложь.
Ему вдруг вспомнились слова, которые часто произносил отец после встречи со своими даймэ. [1]
«Люди не лгут. Они говорят правду. Свою правду. То, что считают или хотят считать истиной. Твое дело — принимать ее или нет. Ты должен понимать, насколько она соответствует твоим интересам». Голос отца — уверенный, властный — звучал так явственно, словно тот был рядом. Сагюнаро покачал головой. Теперь у него было две правды — одна человеческая, другая принадлежала неизгоняемому.
Они спустились с холма и сразу погрузились в путаницу переулков, заваленных мусором и гниющими отбросами.
Румунг не был похож на Варру. Он вообще не вызывал у Сагюнаро ассоциаций ни с одним из городов, которые тот видел.
Здесь оставалось сумрачно и сыро, несмотря на яркое солнце, висящее над домами, — улицы были такими узкими, что почти смыкающиеся крыши не пропускали свет. Тучи мух вились над кучами рыбьих голов, костей и внутренностей. Похоже, никто не утруждался относить отходы на свалку, закапывать или сжигать — каждый бросал мусор у собственного порога.
По земле растекались зеленые зловонные лужи. На стенах, покрытых потеками сырости и плесени, виднелись полустершиеся рисунки — прекрасные и уродливые духи, большинство из них незнакомые Сагюнаро, криво нацарапанные символы защиты.
Черноволосые женщины и мужчины, серые от грязи, но в ярких и тоже не очень чистых одеждах, занимались своими делами — шли с корзинами на базар, судя по острому запаху фруктов и мяса, находящийся совсем близко, выплескивали помои на дорогу, сплетничали, ссорились, разделывали туши прямо на улице. Носились, играя, сопливые растрепанные дети. Но все поспешно замолкали, останавливались, расступались, опускали взгляды, едва завидев алые одежды. И начинали тревожно перешептываться, забыв о привычных делах, когда маг удалялся на безопасное расстояние.
Руам шел, словно корабль, разбивающий мутные волны, которые еще долго потом колыхались за его спиной, перенося мусор с места на место.
Также бросались в глаза среди жалких домишек, наспех сколоченных каморок для торговли, корзин, выставленных на продажу, тележек с фруктами и завалов досок — обломки древних зданий невероятной красоты. Их колонны, остатки стен и лестниц до сих пор матово светились отполированным молочно-белым, черным, красным камнем. Они были чем-то похожи на храмы, возведенные в Варре на берегу Багмани. Те же причудливые линии, сложные конструкции крыш и куполов в виде чешуйчатых шишек.