Мистер Натт только в семилетнем возрасте узнал, что спать можно на специально предназначенном для этого предмете мебели.
Два часа ночи. Сгустившаяся тишина царила в древних коридорах и галереях Незримого Университета. Тихо было в библиотеке; тихо было в залах. Тишина стояла такая, что ее было слышно. Она как будто забивала уши незримой ватой – всюду, куда распространялась.
Бом!
Еле слышный звук – капля золотистой жидкости в непроницаемо черной чаше тишины – прозвучал и замер.
Тишина царила на лестницах, пока ее не прервало шарканье традиционных мягких тапочек Смимза, Свечного служителя, который обходил длинные безмолвные коридоры, перемещаясь от подсвечника к подсвечнику и пополняя их из традиционной корзинки. Сегодня ему помогал (хотя, судя по ворчанию Смимза, помогал недостаточно) один из стекальщиков.
Смимз именовался Свечным служителем, потому что именно так называлась эта должность в университетских документах почти две тысячи лет назад, когда Незримый Университет только был основан. Следить, чтобы подсвечники, бра и, не в последнюю очередь, люстры не пустели, было бесконечной работой. И самой важной, в представлении Свечного служителя. О, будучи допрошен с пристрастием, Смимз признал бы, что вокруг и впрямь полно каких-то людей в остроконечных шляпах, но вся эта публика приходила и уходила, а по большей части, просто путалась под ногами. Окон в Незримом Университете было отнюдь не избыток, и без Свечного служителя в коридорах и залах царил бы мрак даже днем. Смимзу и в голову не приходило, что волшебники могут выйти на улицу и выбрать из бесчисленной толпы кого-нибудь другого, способного лазать по стремянкам с полными карманами свечей. Смимз был незаменим. Как и прочие служители до него.
Позади послышался лязг, когда кто-то раскрыл традиционную приставную лесенку.
Смимз развернулся и прошипел:
– А ну, держи эту штуковину прямо!
– Извините, хозяин, – отозвался временный помощник, пытаясь удержать выскальзывающее из рук и крайне травмоопасное чудовище, в которое превращается любая стремянка при первой же возможности, а зачастую и без таковой.
– И не шуми! – рыкнул Смимз. – Хочешь до конца жизни оставаться стекальщиком?
– Честно говоря, мне нравится эта работа, сэр…
– Ха! Недостаток честолюбия – проклятие рабочего класса. Ну, давай сюда.
Свечной служитель ухватился за стремянку в ту самую секунду, когда злополучный помощник ее сложил.
– Прошу прощения, сэр.
– У макального чана всегда найдется еще одно местечко, – намекнул Смимз, дуя на пальцы.
– Верно, сэр.
Свечной служитель уставился на серое, круглое, бесхитростное лицо. У парнишки был неистребимо дружелюбный вид, который, по правде сказать, приводил в замешательство, особенно если собеседник знал, что конкретно видит перед собой. Смимз это знал. Он только не знал, как это называется.
– Напомни, как тебя звать? Не могу же я всех помнить по имени.
– Натт, мистер Смимз. С двумя «т».
– Думаешь, вторая «т» поправит дело, Натт?
– Сомневаюсь, сэр.
– А где Трев? Сегодня дежурит он.
– Он очень болен, сэр. Попросил меня заменить.
Свечной служитель фыркнул.
– Тот, кто работает наверху, должен выглядеть молодцом, Гнутт!
– Натт, сэр. Прошу прощения, сэр. Уж таким я уродился, сэр.
– Ну, по крайней мере, сейчас никто тебя не видит, – заключил Смимз. – Ладно, пошли дальше. И постарайся казаться не таким… короче, просто постарайся никаким не казаться.
– Да, хозяин, но я подумал…
– Тебе платят не за то, чтобы ты думал, молодой… человек.
– Я постараюсь, хозяин.
Через две минуты Смимз уже стоял перед Императором. Глазел на него и должным образом впечатленный Натт.
Гора серебристо-серого воска почти полностью занимала пересечение двух каменных коридоров. Огонь этой свечи – на самом деле мегасвечи, получившейся из многих, многих тысяч сплавившихся огарков, которые поочередно стояли здесь и горели, капая воском и сплавляясь в единое целое, – так вот, огонь этой свечи маячил где-то под потолком, слишком высоко, чтобы по-настоящему светить.
Смимз выпятил грудь. Перед ним была История.
– Взирай, Гнутт!
– Да, сэр. Взираю, сэр. Меня зовут Натт, сэр.
– Две тысячи лет смотрят на нас с вершины этой свечи, Гнутт. Хотя, конечно, чтобы разглядеть тебя, им нужно наклониться.
– Вы совершенно правы, сэр. Очень остроумно, сэр.
Смимз взглянул на круглое дружелюбное лицо и не увидел ничего, кроме исключительного энтузиазма, который казался почти пугающим.
Он фыркнул, раздвинул стремянку (всего лишь прищемив при этом палец) и осторожно полез наверх, пока лестница не закончилась. Дальше шли ступеньки, которые поколения Свечных служителей вырезали на грубом челе гиганта и поддерживали в должном состоянии.
– Смотри и радуйся, парень, – произнес Смимз, чей врожденный дурной нрав слегка поумерился от соприкосновения с величием истории. – Однажды ты, может быть, станешь… человеком, которому придется влезать на эту священную свечу!
Натт, судя по выражению лица, в этот момент постарался скрыть мелькнувшую надежду, что в будущем его ждет нечто большее, нежели гигантская свеча. Натт был молод, а стало быть, не питал такого уважения к старине, как… старики. Но вскоре добродушная не-вполне-улыбка вернулась. Она никогда не исчезала надолго.
– Да, сэр, – сказал он. Эта фраза всегда срабатывала.
Некоторые утверждали, что Императора зажгли в тот самый вечер, когда был основан Незримый Университет, и с тех пор он горел, не угасая. Несомненно, Император был огромен, что неудивительно, поскольку ночь за ночью в течение двух тысяч лет новую большую свечу зажигали от оплывшего огарка старой и лепили ее на теплый воск. Подсвечник, погребенный где-то под огромными наслоениями восковых потеков, этажом ниже, не видели уже много поколений.
Примерно тысячу лет назад университетские власти проделали большое отверстие в потолке верхнего этажа – и с тех пор Император вырос из дыры на семнадцать футов. В совокупности он представлял собой тридцать восемь футов чистой, натуральной оплывшей свечи. Он служил примером и образцом. Свет, который не гаснет, свеча в темноте, путеводная звезда. В Незримом Университете очень серьезно относились к традициям, по крайней мере, к тем, о которых помнили.
И вдруг…
Откуда-то издалека донесся такой звук, как будто возмутилась огромная утка. Затем раздался крик: «Хэй-хо, Большеног!» И разверзся ад.
Из мрака вырвалась… тварь.
Есть такое выражение – «ни то, ни се, ни черт знает что». Промчавшееся по коридору существо было и тем, и сем, и черт знает чем – оно состояло из элементов, которые не встречаются ни в учебниках биологии, ни в ночных кошмарах, ни даже в кебабе. Оно было красное и чем-то хлопало на бегу. Натт заметил огромную сандалию, а еще – безумные, круглые, вращающиеся глаза и здоровенный красно-желтый клюв. Тварь исчезла в темном коридоре, непрерывно издавая странный крякающий звук, который обычно издают утиные охотники, прежде чем их подстрелят другие утиные охотники.