— Сойер, — сказал он, глазом не моргнув. — Мое имя Томас Сойер.
«Сойдет, — подумал он весело. — За банкирами как-то не водится привычки читать романы, как серьезные, так и развлекательные…»
Скаддер кивнул с таким видом, словно промолвил: «Бывает». Повторил:
— Сигару, мистер Сойер?
— Благодарю, — сказал Бестужев. — С вашего позволения… Я привык к своим.
— Прошу, конечно. Я же…
Он достал из деревянного ящичка длинную коричневую сигару с яркой наклейкой и занялся священнодействием, которое Бестужев несчетное число раз наблюдал на «Титанике»: понюхал ее с видом питерского извозчика, который опасался, что лавочник подсовывает ему несвежую колбасу, бережно обрезал конец никелированной гильотинкой, еще раз понюхал, принялся раскуривать. Бестужеву пришло в голову, что эта долгая церемония в данном случае несет еще и чисто утилитарный смысл: позволяет хозяину кабинета как можно дольше не вступать в беседу. Ну и черт с ним… Он достал пачку английских морских папирос и преспокойно закурил. Какое-то время они молча пускали дым, старательно избегая пересекаться взглядами.
Довольно быстро вернулась девица, положила перед хозяином большой, наполовину покрытый печатным текстом и цифрами лист бумаги. Улетучилась. Отложив сигару, Скаддер впился в него холодным взглядом.
Когда он поднял глаза, атмосфера в кабинете переменилась решительно и бесповоротно, что Бестужев отметил с нескрываемой радостью. Никак нельзя сказать, что банкир смотрел на него с почтением, значившаяся там сумма была значительной, но все же не могла сравниться с теми капиталами, коими, несомненно, ворочал сей банк. Теперь, вне всякого сомнения, Бестужев для него был равным.
Подчеркнув что-то красным карандашом, банкир положил лист перед Бестужевым — уже иным движением, не тем, каким совал бумажку, на которой следовало написать шифр счета. Вежливо осведомился:
— Надеюсь, никаких неточностей или разночтений? Вы должны были депонировать именно эту сумму.
Бестужев присмотрелся. Красным была подчеркнута строчка цифр. Да, все правильно, именно такую сумму называл ему французский чиновник из «Креди Лионэ», когда предупреждал, что франки будут переведены в североамериканские доллары. Никчемная в общем-то денежка, не имеющая хождения в Европе… но здесь как раз имеет хождение именно она. И бумажные доллары, как объяснял вежливый, обходительный француз, будут, конечно же, переведены в доллары, но это не должно беспокоить месье Фихте, потому что американцы у себя обменивают свои бумажки на золото…
— Да, все в порядке, — сказал Бестужев.
— Вы, надеюсь, не в претензии, мистер Сойер, что поначалу я был к вам несколько… холоден? — с самой что ни на есть дружеской и располагающей улыбкой вопросил Скаддер.
Ну конечно, банкир, как и сыщик — человек с тысячей лиц….
— Вы впервые в Штатах? Тогда вы не знаете наших реалий, нашей американской деловитости, которая себя проявляет буквально во всем, — продолжал банкир. — «Карпатия» еще не успела высадить всех, как по Нью-Йорку во множестве объявились мнимые «спасшиеся с „Титаника“». Так оно обычно и бывает… Жулики мелкого пошиба довольствуются тем, что выманивают несколько долларов у столь же мелких репортеров, которых кормят вымышленными «подробностями» трагедии, но по всем законам жанра следует ждать, что за ними двинутся более крупные рыбы…
Бестужев благосклонно кивнул:
— Пустяки. Я даже рад, что мои деньги хранятся у людей недоверчивых и подозрительных. Целее будут…
Обижаться и в самом деле не стоило. Аферисты везде одинаковы и присутствуют в немалом количестве. В России-матушке мнимые погорельцы, клянчащие вспомоществование у простаков, старательно обжигают концы оглобель: дескать, все погибло, люди добрые, прахом в трубу вылетело, последнюю телегу едва из огня выдернули, уже занялась…
С некоторой настороженностью Скаддер осведомился:
— Мистер Сойер, вы намереваетесь закрыть счет?
— Ну что вы! — живо возразил Бестужев. — Я бы сказал, совсем наоборот. Видите ли, я, собственно говоря, прибыл сюда осмотреться и сделать первые шаги. Если все пройдет удачно, мои компаньоны начнут переводить гораздо более весомые финансовые средства. Гораздо более весомые…
Вот это банкира безусловно порадовало.
— Быть может, виски? — предложил он вовсе уж радушно.
— Нет, благодарю, — сказал Бестужев. — У меня еще масса дел, и хотелось бы сохранить трезвую голову. Тем более что я нуждаюсь в ваших советах.
— О, с величайшей готовностью! — любезно подхватил Скаддер. — Я готов быть вам полезен, чем только смогу. Банкир и делец, согласитесь, сущие сиамские близнецы.
— Разумеется, — сказал Бестужев ему в тон.
— В вас сразу чувствуется хваткий делец, — значительно поднял палец банкир, решив, очевидно, что толика самой беззастенчивой лести не помешает. — Однако есть весьма существенный недостаток: вы ни словечка не говорите по-английски. Вам просто необходим надежный советчик, на первых порах, иначе, как вы понимаете, ничего не добиться…
«Золото манит людей, как зажженная лампа — ночных бабочек, — философски подумал Бестужев. — Сначала Виттенбах, теперь и этот…»
— Вы совершенно правы, — сказал Бестужев — Мой секретарь, великолепно владевший английским бедняга… — он сделал скорбное лицо и поднял глаза к потолку: — Я не нашел его имени в списках спасшихся…
— Да, это, безусловно, нешуточная утрата, — кивнул Скаддер, мгновенно вызвавший на лицо выражение столь же искренней печали и самого человечного сочувствия. — Я понимаю и разделяю ваши чувства… Однако жизнь продолжается…
— Вот именно, — сказал Бестужев. — И поэтому в первую очередь мне нужны советы по самым что ни на есть прозаическим вопросам, далеким от банковских и промышленных дел, — он небрежно потеребил лацкан пиджака, по-прежнему выглядевшего так, словно его старательно жевала буренка. — Мне следует как можно быстрей вернуть себе респектабельный вид, чтобы люди не косились на меня на улице и не относились с подозрением. Кроме того, я час назад вышел из больницы, и мне нужно где-то остановиться — в отеле, разумеется, опять-таки респектабельном…
— Понятно, — ничуть не удивившись, кивнул Скаддер. — Итак…
Через четверть часа Бестужев спускался по лестнице в сопровождении Хайна (почтительно ступавшего на шаг сзади) уже в гораздо более лучшем расположении духа. Теперь при нем было верное и безотказное оружие. В отличие от пистолета, тяжесть чековой книжки совершенно не ощущалась в кармане, но в данный момент она и была оружием понадежнее любого браунинга — сулила нешуточные возможности, облегчала жизнь даже там, где не знаешь ни словечка на местном языке…
Приободрился, и весьма, суета уже не казалась пугающей, а исполинские здания не подавляли так: ну, размах, ну, многолюдство, не виденная прежде помпезность буквально во всем, куда ни глянь… И что? Они тут не умнее, не хитрее и не даровитее, в точности такие же люди…