– Не было за нами «хвоста», – уверенно возразил Гуров.
– Так вы же в Москве все к машинам привыкли, а на мотоциклы и внимания не обращаете. А если еще шлемы менять с одного на другой, так я и вовсе неприметный буду. Да и чего мне у вас на хвосте висеть? Я, как увидел, что вы на новую дорогу к кладбищу выехали, сразу же понял, куда вы направляетесь, потому что здесь она и кончается, дальше никуда не идет. А я по старой, короткой поехал, вот здесь вас и подождал. А теперь поднимайте памятник – не самому же мне трудиться? И без глупостей!
– Как только поднимем памятник, бросаем его в сторону Коршуна. Это его немного отвлечет, а ты тем временем делай ноги, – еле слышным шепотом приказал Гуров.
– Ну! Мне долго еще ждать? – теряя терпение, уже зло спросил бандит. – А то ведь я могу и ногу кому-нибудь из вас прострелить, чтобы ускорение придать.
– Поясницу схватило, – огрызнулся Гуров.
– Тебе бы, старый, на печи лежать, а ты все по кустам шаришься, – усмехнулся Коршун. – Поднимайте, я сказал!
И тут вдруг раздался чей-то негромкий свист сквозь зубы.
– Кто здесь? – воскликнул Виктор, выхватывая второй пистолет и настороженно озираясь по сторонам.
Воспользовавшись тем, что он отвлекся, Гуров дернулся за пистолетом, но в памятник тут же влетела выпущенная Коршуном пуля, которая, к счастью, прошла через старое железо насквозь, а не срикошетила.
– Команды «Отомри!» не было! – крикнул им Виктор и повторил: – Кто здесь?
– Бросай стволы, и тогда цел останешься, – раздался спокойный голос Самойлова.
– Да пошел ты!.. – выругался Коршун, умудрявшийся одновременно следить за Гуровым с Никитиным и смотреть по сторонам. – На понт берешь! Раз прячешься, значит, сам без ствола! Я сейчас этих «мусоров» порешу, а потом до тебя доберусь!
– Значит, не бросишь? – хладнокровно спросил Самойлов.
– Щас! – Коршун, решив, что, раз в него никто не стреляет, ему ничего не угрожает, навел пистолеты на Льва Ивановича и Володю. – Пока, «мусора»! На том све…
Он не закончил, потому что в воздухе что-то просвистело, и раздался его дикий, нечеловеческий вопль, хотя выстрелить он все-таки успел. Гуров и Никитин, мгновенно выпустив памятник, рванули в разные стороны. И обоим не повезло: Лев, упав, налетел плечом на острие старой и ржавой могильной оградки, а в голень Володи впилась срикошетившая, непонятно от чего, одна из выпущенных Коршуном пуль, а вот вторая ушла в землю. Шипя от боли сквозь намертво стиснутые зубы и зажимая рукой рану на плече, Гуров сумел приподняться и увидел, что Самойлов стоит над яростно матерящимся Виктором, а в руках у него два цельнометаллических ножа для метания, которые он вытирал от крови листом лопуха. И Лев понял, что именно просвистело в воздухе. С трудом поднявшись, он пошел посмотреть, что с Володей. Тот сидел на земле, стонал, раскачиваясь из стороны в сторону, и тоже зажимал рукой рану на ноге, из которой хлестала кровь.
– Руками раны не трогать, – так же хладнокровно, словно ничего и не произошло, сказал, подходя к ним, Самойлов. Он бесцеремонно выдернул у Гурова рубашку из брюк, полоснув ножом по материи, оторвал низ и разорвал на два больших куска. Сложив один, прикрыл им рану Льву Ивановичу и добавил: – Вот теперь держите. – Потом, присев, разрезал брючину и осмотрел ногу Володи. Туго забинтовав ее вторым куском, поднялся. – До больницы дотерпите.
– Только туда еще добраться надо, – зло процедил Гуров. – Как Володька туда дойдет?
Да! Самойлов спас им жизнь, но его непробиваемое хладнокровие выводило Гурова из себя, и он ничего не мог с этим поделать, потому что это был не человек, а какой-то робот-спасатель!
– Донесут, – спокойно заметил Валерий Леонидович. – Здесь выстрелы далеко слышны.
– Кто? – воскликнул Лев и тут же замолчал, потому что услышал, как к ним напролом, словно стадо кабанов через камыши, двигается группа людей.
Первыми, оставляя за собой настоящую просеку, появились крепкие накачанные парни, а уже за ними Шика и Боня.
– Все живы? – спросил Боня, осматриваясь по сторонам, и вдруг расплылся в такой счастливой улыбке, словно долгожданного и дорогого друга встретил. – Витюша! Ты ли это? – Ответом ему был отборный мат. – Что ж тебя, дорогой ты мой, никто связать не потрудился?
– Да он теперь уже неопасен – я ему плечевые суставы перебил, и он до конца жизни безруким останется, – спокойно объяснил Самойлов. – А вот московские гости оба ранены – им срочно в больницу надо.
– Это мы запросто, – охотно ответил Боня. – Господина полковника, как я вижу, в плечо зацепило, то есть сам дойдет, а вот… – посмотрел он на Никитина и, покачав головой, позвал: – Зубр! Займись!
Мужик, по сравнению с которым все остальные казались лилипутами, подошел к Никитину и бросил другим парням:
– Наволацивайте!
Те, как можно аккуратнее, но Володя все равно еле удерживался от крика, подняли его и положили животом на плечо присевшего Зубра.
– Пошли! – скомандовал Боня.
– Подождите минутку, это много времени не займет, – остановил его Самойлов и, кивнув на памятник Митрофанову, попросил: – Поднимите его, пожалуйста!
– Валерий Леонидович! Для вас все, что угодно! – тут же сказал Шика.
Двое парней легко подняли памятник и… Под ним ничего не было. Гуров не выдержал, подошел поближе и посмотрел – на земле явственно остался отпечаток чего-то тяжелого и квадратного, что там когда-то стояло, но сейчас там было пусто.
– Суки! – яростно заорал Коршун. – Суки-и-и! – надрывался он и даже беззвучно рыдал.
– А ты там небось компромат на нас хотел найти? – усмехнулся Шика.
– А теперь поставьте, пожалуйста, на место, – сказал Самойлов.
Парни послушно все сделали и даже поднажали на памятник сверху, чтобы он случайно не свалился.
– Пойдемте, – бросил Самойлов и первым двинулся по просеке в обратный путь.
– Не знаю, как вас и благодарить, Валерий Леонидович, – догнав его, заговорил Боня. – Если бы вы Шике не позвонили, что москвичи по кладбищу бродят, беда была бы! А так вы и их от смерти спасли, и Коршуна поймали! Да ведь если бы с Гуровым и Никитиным чего случилось, тут бы такой дурдом начался, что жизнь всего города в ад превратилась бы! А Коршун – это сволочь редкая! И хорошо, что его зарядили компромат искать, а не на Женькино убийство, потому что умелец он редкий! Мог бы и достать!
Он говорил еще что-то, ему вторил Шика, Самойлов изредка отвечал, а вот Гуров шел, прижимая к ране тряпку из собственной рубашки, и ему было так плохо, как еще никогда в жизни. И дело даже не в мандраже, который обязательно испытывает любой человек, счастливо избежавший смертельной опасности и только чудом оставшийся в живых, не в физической боли, а в боли душевной! Его, живую легенду МУРа, лучшего из лучших, провел какой-то сопляк! Нет, нужно было еще вчера, сразу же, как только получил информацию, ехать на кладбище и все забирать! Но нет! Он выстроил хитроумную комбинацию, которая закончилась крахом! Потому что этот сопляк, которого он, казалось бы, убедил помочь, вечером или даже ночью приехал на кладбище и… Тут Лев вспомнил, как глубоко сидел в земле памятник, какие тонкие, почти бесцветные травинки росли под ним – естественно, свет же туда не попадал! – и понял, что сопляк ни в чем не виноват, потому что кто-то забрал все оттуда уже давно! И где теперь это искать – совсем непонятно! За этими горестными размышлениями и самобичеванием Гуров не заметил, как они дошли до стоянки.