А Гуров и не подозревал о том, какие страсти бушуют у него за спиной. Вернувшись домой, он переоделся и отправился на кухню, чтобы приготовить себе что-нибудь. Выпив граммов пятьдесят – это он так помянул Панкратова с сыном, – он неторопливо возился, потому что спешить теперь ему было уже некуда и незачем – все, что было нужно, он сделал, и оставалось только ждать результатов. Выбрасывая очистки в мусорное ведро, он увидел там осколки вазы, которые собрал еще до ухода, и только усмехнулся – злость на Марию у него уже прошла, и ее место заняло полнейшее безразличие. Ну, какой же нормальный человек будет долго злиться на обхамившую его базарную торговку? И даже хромой или косоглазый человек не станет зацикливаться на том, что какая-то хамка ткнула его носом в его физический недостаток. Гуров не считал себя моральным уродом, на что намекала Мария, он просто был таким, какой он есть. Не сказать, чтобы он был от себя, любимого, в восторге, но полагал, что жить с ним все-таки можно. А если он кого не устраивает, так он и не навязывается. Марии нужен другой человек? Да бога ради! Во всяком случае, эту страницу в своей жизни он уже перевернул. Был у него один развод, значит, станет два, а она пусть себе морального красавца ищет.
Поев и вымыв посуду, Лев Иванович переместился в гостиную и подошел к книжному шкафу – вопреки заявлению Марии, отдыхать он умел, но только по-своему. Телевизор он даже включать не стал – ему криминала и прочей чернухи и на работе хватало, чтобы они его еще на отдыхе доставали. Пробежав глазами по корешкам, Гуров взял «Трех мушкетеров» и, устроившись в кресле возле окна, принялся неторопливо читать эту с детства заученную почти наизусть книгу, потому что ему просто необходимо было отвлечься от гнусной современной действительности, хотя и в те далекие времена с избытком хватало и интриг, и убийств, и предательств. Он читал, но не понимал, что читает, потому что мысли его были совсем далеко, и вовсе не Марии они касались. Но он все равно перелистывал страницу за страницей, словно работу какую-то выполнял, а не отдыхал, как собирался.
Вот так он и просидел до самого вечера, прерываясь только на то, чтобы поесть. А ночью ему не спалось. Устав ворочаться с боку на бок, он пошел на кухню и достал коньяк, но, подумав, поставил его на место – этот этап в их со Стасом жизни был пройден, да и здоровье уже не позволяло – и вернулся в спальню. Он считал слонов, овец, тараканов… Он пытался думать о чем-то отвлеченном, но мозг не хотел переключаться. Наконец, сдавшись, он решил, что раз не спится, то он просто полежит – вот тут-то он и задремал, потому что сном это назвать было нельзя.
В воскресенье история повторилась с той единственной разницей, что он пытался читать «Виконта де Бражелона», но так же безуспешно. Поняв, что еще немного, и он сдастся, пойдет на кухню и выпьет, чтобы дать наконец отдых истерзанным мозгам, он оделся, вышел и отправился кататься по Москве. Когда ему это надоело, он оставил машину на стоянке и пошел просто бродить по тихим улочкам старой Москвы, благо дождь наконец-то перестал. Он сидел на скамейке на бульваре, наблюдая за играющими детьми, но не видел их, кормил уток на прудах, стоял на набережной и смотрел на медленно текущую внизу грязную воду, но мозг никак не хотел переключаться на что-то иное, кроме дела. Пообедав в кафе, он снова гулял и устал к вечеру так, что его уже ноги не держали. Дома он принял душ, поужинал и лег спать, надеясь, что усталость поможет ему уснуть, да вот только и это не помогло.
В понедельник, уставший физически и истерзанный морально, он утром посмотрел на свое отражение в зеркале, зачем-то показал ему язык и, пробормотав:
– Вот так и сходят с ума, – отправился готовить себе завтрак.
Поев и вымыв посуду, он принялся размышлять, чем же еще можно себя занять, когда раздался звонок в дверь, и Гуров почувствовал величайшее облегчение оттого, что ясность, пусть хоть какая-нибудь, наконец-то появится – о том, что это может быть Мария, он даже не подумал. Не успел он открыть дверь, как в квартиру вихрем ворвались Орлов и Крячко. Они буквально пролетели в гостиную, а Лев Иванович, закрыв дверь, поплелся за ними следом – он уже знал, что они ему сейчас устроят.
– Сволочь ты последняя, Гуров! – бешеным голосом прорычал Петр.
– Да уж, гад ты, Лева! – поддержал его Стас.
– Пойду чай поставлю, – сказал Лев Иванович, но Орлов не дал ему и шагу ступить, а швырнул в кресло и уже более спокойно спросил:
– Но нам-то ты мог все рассказать?
– А ты бы меня поддержал? – спросил в ответ Гуров, и Петр мгновенно заткнулся, а его праведный гнев улетучился, как по мановению волшебной палочки.
– Но я? – взорвался Крячко. – Я бы тебя понял и поддержал! Да и помог бы!
– Стас, ты помнишь того чудака-слесаря на заводе, где мы года два назад убийство директора расследовали? – спросил Лев Иванович.
– А это здесь при чем? – удивился тот.
– Да вот слова мне его вспомнились, когда он нам объяснял, почему напарника отпустил: «Зачем нам, напер, двоим мотаться, когда я, напер, могу и один мотаться».
– Что за «напер»? – буркнул Орлов.
– Например, – расшифровал Гуров.
– Значит, ты решил эту ношу на себя одного взвалить, все за всех решил и теперь собственным здоровьем за это расплачиваешься! – опять завелся Петр. – Ты же сейчас на живого человека уже даже не похож! Покойник, и тот лучше выглядит!
– Ничего! Зато теперь наконец отосплюсь, – не подумав, ляпнул Гуров и тут же пожалел об этом.
– Так ты мало того, что нервы себе жег, так еще и не спал! – заорал Крячко. – Ты в дурдом захотел? А что? Там тебе засадят в задницу какую-нибудь гадость, и будешь ты ходить спокойный, как овощ, и спать, как сурок зимой. Ты этого добиваешься?
– Овощи не ходят, – буркнул в ответ ему Лев Иванович.
– Где у тебя коньяк? – решительно спросил Орлов.
– На кухне, но я не буду, – предупредил Лев Иванович. – Я свою порцию уже давно выпил, да и поджелудочная мне этого не простит.
– А мы перед ней за тебя походатайствуем, вот она и смилостивится, – заметил Крячко. – Тебе нужно, чтобы нервы отпустило, а то ты сейчас, как сжатая пружина, до которой только дотронься не с той стороны, и она так распрямится, что тебе же самому мало не покажется! Ты до инсульта хочешь допрыгаться? – бушевал он. – Вот шарахнет он тебя со всей дури, и что ты тогда будешь делать? – спросил он и пошел в кухню.
– Застрелюсь, – спокойно ответил Лев Иванович. – Во всяком случае, обузой никому не буду.
– Это если ты сможешь пистолет в руке удержать и курок нажать, – ехидно заметил Петр. – А если ты будешь лежать вареной морковкой с бессмысленным взглядом и даже «агу» сказать не в силах? Уж я-то знаю, у меня теща в инсульте была! Что тогда? А эвтаназии у нас нет! – Он развел руками. – Так что береги свои мозги, пока они у тебя еще варят!
– Пей! – приказал Стас, протягивая Гурову полстакана коньяка. – Пей, а то силой заставим!
– С моей поджелудочной договариваться будете сами, – буркнул Лев Иванович и выпил, причем Петр и Стас проконтролировали этот процесс самым внимательным образом – нервы действительно отпустило.