Эту неожиданную перемену в поведении отставного капитана и вспомнил Гуров, когда пытался найти решение проблемы с внедрением в клинику. Полковник понимал не хуже своих друзей, насколько бредовыми выглядят его предположения. Вот только жизнь научила его тому, что ничего нельзя отвергать, не проверив.
Клиника Запашного была пока единственным связующим звеном между тремя странными убийствами. Именно в ней лечились от алкоголизма преступники во всех рассматриваемых случаях. Причем самоубийца из Ботанического сада и Артемов совершили свои преступления на следующий день после выписки, а Гришин – через день.
Столько совпадений в трех совершенно не связанных на первый взгляд делах не могли быть случайностью. Это с одной стороны. А вот с другой – найти этим совпадениям разумное объяснение было задачей не из легких.
Гуров понимал, что оно должно быть. Как объяснимо практически все на этом белом свете, исключая только божественные откровения. Вот только и в бога Гуров не верил. Он верил в свои силы, свой разум и свой нюх сыщика.
Именно это чутье и позволило Гурову провести параллели между убийством в Докучаевом переулке и покушением на Большой Ордынке. Этот же нюх сыщика и помог ему отыскать клинику Запашного как отправную точку в своем расследовании. Впрочем, тут-то как раз не только нюх, но и титанический труд его самого и группы оперативников. Неясным было пока только одно – принесет ли эта работа свои плоды, или прав был Станислав, когда сказал: «Генерал нам и в сортире эту картинку прикрепить не позволит!»
Сделать из расследования настоящую картинку и должен помочь Терентьев. Полковник недавно случайно встретился с ним в магазине. Он поразился перемене, происшедшей с Виктором.
Что сближало Гурова и отставного капитана во время их недолгой совместной работы, так это фанатичная преданность делу. Виктор видел в каждом преступнике личного врага и готов был нести службу круглосуточно. Именно поэтому и переживал так тяжело свое увольнение из милиции. Он не умел пресмыкаться перед начальством, не умел просить и любой приказ руководства считал законом.
Гуров знал это и был в курсе того, как тяжело складывается у Терентьева судьба. Именно поэтому он так обрадовался, увидев Виктора, возвращающегося к нормальной жизни. Видимо, спортивная закалка и желание побеждать стали брать верх над слабостью Терентьева. Вот только надолго ли?
Гуров прекрасно знал, как часто опустившиеся люди, получившие новый сокрушительный удар от жизни, на некоторое время обретают новые силы. У них появляется желание переломить проклятую судьбу и вновь стать человеком. Но не у многих хватает запала.
Достаточно встретить новую преграду, и человек ломается окончательно. Тогда его уже ничто не удержит от падения на самое дно жизни. Гуров еще тогда подумал, что нужно как-то помочь Виктору устоять на ногах. Но он забыл об этом среди массы других неотложных дел. Теперь настала пора восполнить это упущение.
Проснувшаяся в отставном капитане сила воли была той важной черточкой, что отличала его от тех, кого Гуров думал послать в клинику. Полковник был уверен, что разыграть алкоголика здоровому человеку не удастся. Запашный не может быть профаном в своем деле, раз о его клинике идет такая громкая слава.
Другое дело, что и прийти с обыском в его клинику было нельзя. Дескать: «Здравствуйте, господин Запашный. Мы тут кое-что надумали, так что давайте мы у вас поищем, может, и найдем чего!»
Да и что было в этой проклятой клинике искать?! Никаких прямых улик, никаких доказательств. Да что там говорить, даже и обвинения никакого у полковника не было. Только одни догадки и предположения. Причем настолько размытые и фантастичные, что даже лучшие друзья – Крячко и Орлов – открыто насмехались над его предположениями.
Собственно, и предположений не было. Одни предчувствия, основанные на шатких фактах. И все же от этих фактов уйти было невозможно. Что бы ни говорил Орлов, над чем бы ни ерничал Крячко, но три покушения на убийство существовали. Три преступления, закончившиеся суицидом исполнителей.
Гуров не верил ни в бога, ни в дьявола, ни в случайные совпадения. Перефразируя известную фразу, он мог бы сказать: «Если совпадение произошло, значит, это кому-то было нужно!» Вот этого «кого-то» и собирался отыскать старший оперуполномоченный по особо важным делам. И в этом ему должен был помочь Терентьев.
Для этого нужно было всего два «пустячка» – уговорить Терентьева помочь бывшим товарищам да убедить Орлова в необходимости этой помощи. Потому что без генерала выполнить задуманное не получится. Гуров приготовился к бою.
Сражение началось быстрее, чем предполагал полковник. Едва он подошел к двери своего кабинета, как понял, что там кто-то есть. Ни на кого, кроме Крячко, это вторжение Гуров повесить не мог, но на этот раз ошибся. В кабинете старшего оперуполномоченного восседал на жестком стуле господин Горшков. Собственной персоной.
Гуров успел скрыть свое удивление. Он изобразил на лице гаденькую подхалимскую улыбку. Вот бы порадовалась Мария, увидев, что ее уроки актерского мастерства не проходят даром. У прямолинейного Гурова прямо талант лицедейства какой-то проснулся.
– Анатолий Алексеевич! – радостно завопил полковник, расставив в стороны руки, словно пытаясь обнять нежданного гостя. – Рад вас видеть. Как супруга, как собака?
– Спасибо, хорошо, – удивленный такой реакцией, Горшков не нашел что еще сказать. – Только у меня собаки нет.
– Ах, досада какая! Как же я так? На ровном месте и мордой об асфальт, – голосом, полным сострадания, вещал Гуров. Он совершенно не обратил внимания на растерянность следователя. – А вы заведите. Помогает, знаете ли.
Уточнять, от чего помогает присутствие собаки, Гуров не стал. Он стремительно прошел через кабинет к своему столу и взял трубку телефона.
– Верочка, у меня тут гость дорогой сидит. Ты уж, пожалуйста, организуй нам кофе, – проговорил в трубку полковник и обернулся к Горшкову. – И не возражайте, господин следователь. У нас, даже если гость самовольно в кабинет вламывается, кофе ему все равно предлагают. Традиция, знаете ли...
Только теперь Горшков начал понимать, что полковник попросту издевается над ним. От этой мысли он едва не поперхнулся, но быстро взял себя в руки.
– Я здесь нахожусь с разрешения генерал-лейтенанта Орлова, – проговорил он ледяным тоном. – После его распоряжения дежурный открыл мне дверь. К тому же вы, господин полковник, опоздали на работу.
– А у меня, товарищ следователь, ненормированный рабочий день, – Гуров сделал ударение на слове «товарищ», зная, как такое обращение неприятно следователю. – Так с чем вы пришли, Анатолий Алексеевич?
Горшков несколько секунд не сводил глаз с Гурова, словно пытаясь определить, что еще преподнесет ему общение со строптивым полковником. Гуров этот взгляд выдержал. Даже более того, преуспел. Горшков отвел глаза в сторону.
– Лев Иванович, вам, должно быть, известно, что следствие по делу Артемова закрыто? – задал риторический вопрос следователь. Ответа он не дождался, поэтому продолжил: – У меня имеется информация о том, что вы продолжаете расследование. Это является должностным преступлением и называется: злоупотребление служебным положением в личных целях.