Гуров невольно рассмеялся.
– Что такое? Я сказала что-то смешное?
– Я удивляюсь, как вы ухитрились в одном коротком предложении сделать столько фактических ошибок.
– Каких еще ошибок? – недовольно нахмурилась реставраторша.
– Фактических, – охотно повторил полковник. – Макар Иванович – не мой дед и тетрадь эта не его, а, судя по всему, его жены.
– А вы, как я посмотрю, тот еще зануда, – поморщилась Маргарита.
– Наверное, – уже серьезно кивнул Гуров. – Поэтому у меня для вас есть дело.
Реставраторша поправила очки и заинтересованно развернулась к собеседнику.
– Меня не будет несколько дней и, как я уже говорил, я надеюсь, что эта поездка в Казань поставит все точки над «i», но долгие годы работы научили меня, что доверять одной-единственной версии неразумно. Даже если эта версия кажется очень правдоподобной, а других, по сути, еще нет. На всякий случай нужно всегда иметь запасные варианты, какие-то новые ходы. Чтобы, когда жизнь загонит тебя в тупик в одном месте, ты мог начать все заново в другом.
– Звучит очень разумно, – кивнула Маргарита. – Но при чем тут я?
– Я хотел попросить вас помочь мне с одной такой запасной версией. От вас ничего особенного не требуется. Просто разузнать все, что удастся, о той общине старообрядцев, к которой принадлежал Макар Иванович. Пригодится все: от имен тех, с кем он любил проводить время, до древней истории этой общины и их обычаев.
– Как же, по-вашему, я могу раздобыть эти сведения? Я же не старообрядка!
– Вы ученый с очень близкой областью интересов. Выглядит очень достоверно. К тому же вы женщина, а как известно из психологии, им проще войти в доверие в какой-нибудь религиозной организации.
– Надо же! – усмехнулась Маргарита. – Как, оказывается, меня легко завербовать. Никогда не думала, что буду работать на органы правопорядка.
– А вы и не будете, – пожал плечами Гуров. – Все это совершенно неофициально.
Это был не самый лучший день в моей жизни. Хотя, признаться, я думал иначе. Наверное, каждый следователь или полицейский мечтал бы о таком – самому доставить за решетку того, о чьем преступлении говорит вся империя. И мне выпала такая честь. И вот сейчас я могу сказать, что честь эта весьма сомнительна.
Человек, которого мы арестовали в Нижнем Новгороде, тот, кого называют Федором Чайкиным, оказался личностью не слишком покладистой.
Я между тем уверен, что имя его и фамилия липовые, как и то, что он уже попадался нашим властям, но значится в делах под другим своим прозванием. Теперь его личность удастся установить, если только он был сфотографирован или же его опознает какой-нибудь шпик по фотографии, которую поспешат разместить местные и столичные газеты.
Вот, кстати, о газетах! Это оказалось весьма неприятным явлением, с которым не так просто и понять, как бороться. Все эти репортеры с блокнотами и фотографическими аппаратами преследовали нас всю дорогу от здания полиции до специализированного вагона поезда. И им совершенно не были интересны мы, полицейские, которые этого преступника задержали, между прочим, рискуя животом! А зато сам преступник, нагло ухмыляющийся в кольце охраны, вызвал настоящий ажиотаж. Его охотно снимали во всех ракурсах и начали бы интервьюировать, если бы не наш строгий запрет.
В поезде, слава богу, это прекратилось, и дорога стала спокойнее.
Допроса мне было велено без начальства не проводить, и я помалкивал, глядя на арестованного. Только изучал его физиогномическим образом.
Он был человек молодой и довольно приятной наружности, хоть и из крестьянского сословия. Телом крепкий, сухощавый. С короткой бородкой и чересчур длинными неопрятными волосами. Единственное, что портило его внешность, был взгляд, очень острый, колючий, сразу говоривший о том, что хозяин его – натура неуживчивая и злобная.
Я арестованному тоже, видать, не шибко понравился.
– Что зенки пялишь, служивый? – вызывающе спросил он, когда мы ненадолго остались одни. – Думаешь, нет ли у меня рогов да копыт? Нет, я не черт, а человек, такой же, как ты.
– Что такой же – это ты загнул, – буркнул я в ответ.
– А чего ты заволновался? Все люди – братья. Не ваша ли песня?
– Какой ты мне брат, паршивец?!
– Ага, значит, не разделяешь учение вашего Христа? – оскалился арестованный. – Это хорошо, это правильно. Нечего всяким глупым сказкам верить.
– Почему это не верю? – Я не знал, что ему ответить, и он это почувствовал.
– Да нынче никто не верит, – пожал плечами арестант. – Только вид делают, молитвы бормочут, свечки ставят. А как предложишь денег побольше, так и все они твои с потрохами.
– Это ты про кого так?
– Да хотя бы про сторожа монастырского. Хороший дед, божий одуванчик. Даже и не знаю, на кой пес ему столько денег в его-то годы! Однако взял малую мзду – и ворота нам отворил старичок.
Не успел я возмутиться и вопросить о доказательствах, как наше уединение прервали вернувшиеся охранники. При них я не решился нарушать приказ и сидел тихо, обдумывая неприятные слова этого вора.
Верить ему так просто я не собирался. С тех пор как его схватили, он говорил очень много и всегда разное. То, что он врал не всегда, было очевидно. Но в таком количестве лжи и разобраться было очень непросто, а отделить ее от крупиц правды можно будет только с помощью других свидетелей, если они окажутся менее изворотливы и коварны.
Далее в тетради был пропущен целый день, за который не было сделано ни одной записи. Видимо, это был день прибытия автора записок и арестованного в Казань и соответственно день проведения допросов, очных ставок и прочих следственных действий, после которых на дневник времени уже не оставалось. Дальше повествование сбивалось на какую-то чехарду. Кажется, автор был раздосадован и писал неровно, будто забывая, о чем начинал, перепрыгивая с одного предмета на другой.
Самое смешное, что у нас нет никаких доказательств, уличающих этого самого Чайкина, будь он неладен. Его поймали только благодаря свидетельским показаниям одного-единственного человека, да еще и такого, которому нельзя доверять.
Чайкин, конечно, вор и плут, тут никак не спутаешь. Но у него нет никаких ценных предметов: нет ни икон, ни даже самых маленьких фрагментов драгоценных риз, в которые они были одеты.
У Чайкина были найдены деньги, явно краденые, но доказать, что именно они пропали из монастыря, мы не можем.
Сторож опознать никого не может, утверждает, что все были в масках. Остается только одно – найти пропавшие предметы или хотя бы какие-то их части, чтобы построить обвинение. Однако наш первый обыск закончился фиаско. Идти на новый, не имея новых сведений, нет никакого смысла.