Мама не улыбалась и не хмурилась, у нее на лице было странное выражение полной удовлетворенности. Она была твердо намерена не гробить свою жизнь, обеспечивая себе жалкое существование за счет земли. И еще более твердо она была намерена обеспечить, чтобы я не стал фермером. На ферме она все равно не останется - еще один плохой урожай, и мы тут же уедем отсюда.
К тому времени, когда мы покончили с завтраком, послышался удар грома. Бабка с мамой убрали со стола и сварили еще кофе. Мы сидели за столом, разговаривали и прислушивались, пытаясь определить, насколько сильной будет гроза. Я подумал, что вот-вот последует ответ на мою молитву и ощутил чувство вины за столь гнусное пожелание.
Но молнии и громы сместились к северу. У нас не выпало ни капли дождя. К семи утра мы уже были в поле - усердно собирали хлопок, страстно желая, чтобы поскорее наступил полдень.
* * *
Когда мы отправились в город, в кузов пикапа залез один Мигель. Остальные мексиканцы работали, как он объяснил, а ему нужно было для них кое-что купить. Я испытал огромное облегчение, какое не выразить словами. Мне не надо было ехать вместе с Ковбоем, сидящим всего в паре футов от меня.
Под дождь мы попали при въезде в Блэк-Оук. Но это был просто мелкий прохладный дождичек, никакая не гроза. Тротуары были забиты народом, люди медленно передвигались туда и сюда, укрываясь под навесами магазинов и лавок и под балконами, тщетно пытаясь не вымокнуть.
Погода не позволила приехать в город многим фермерским семьям. Это стало ясно, когда в четыре часа начался дневной сеанс в кинотеатре «Дикси». Половина мест была пуста - явный признак того, что нынче не обычная суббота. На половине фильма свет в проходе мигнул и экран погас. Мы сидели в темноте, готовые в панике броситься вон, прислушиваясь к раскатам грома.
– Электричество отключили, - официальным тоном произнес кто-то сзади. - Прошу всех покинуть зал, без спешки.
Мы выбрались в переполненный вестибюль и стали смотреть, как по Мэйн-стрит барабанит дождь. Небо было темно-серым, на нескольких проехавших мимо машинах были включены фары.
Даже дети в наших местах знали, что бывает слишком много дождей, слишком сильные грозы, слишком много разговоров о поднимающейся в реке воде. Но наводнения обычно случались весной и очень редко в период сбора урожая. В нашем мире, где все занимались фермерством или торговали с фермерами, дожди в середине октября не предвещали ничего хорошего.
Постояв немного в вестибюле, мы высыпали наружу и разбежались в поисках своих родителей. При сильных дождях дороги становятся грязными, так что город скоро опустеет, все фермерские семейства разъедутся еще до наступления темноты. Отец собирался купить новое полотно для пилы, поэтому я заскочил в скобяную лавку, надеясь найти его там. Лавка была битком набита народом, все стояли и наблюдали за льющим снаружи дождем. И разговаривали, разбившись на группки. Старики рассказывали о наводнениях, что случались в былые времена. Женщины обсуждали, сколько дождей выпадает в других городах - в Парагулде, в Лепанто, в Маниле. Лавка была заполнена людьми, которые ничего не покупали и даже не смотрели на товары, а просто разговаривали.
Я протискивался сквозь эту толпу, высматривая отца. Скобяная лавка была старая, в задней ее части было темно, как в пещере. Деревянные полы были все мокрые от стекавшей с ног посетителей воды и просевшие от многолетнего топтания. В углу лавки я повернулся и нос к носу столкнулся с Тэлли и Тротом. Она держала в руке галлонную банку белой краски. А у Трота была банка с кварту. Они болтались тут, как и все, ожидая, когда пройдет гроза. Трот увидел меня и попытался спрятаться за Тэлли. «Привет, Люк!» - сказала она, улыбнувшись.
– Добрый день, - ответил я, глядя на банку с краской. Она поставила банку на пол. - А для чего вам краска? - спросил я.
– Да так, ни для чего особенного, - сказала она и снова улыбнулась. Я снова вспомнил, что Тэлли - самая красивая девушка, какую я когда-либо видел, а когда она мне улыбнулась, у меня все мысли разом куда-то пропали. Если ты когда-нибудь видел красивую девушку обнаженной, возникает ощущение некоторой привязанности к ней.
Трот укрылся у нее за спиной, как маленький ребенок укрывается за спиной матери. Мы поговорили с ней о грозе, я рассказал ей, что в кино отключилось электричество прямо во время дневного сеанса. Она с интересом слушала, и чем больше я говорил, тем больше мне хотелось говорить. Я рассказал ей о слухах про поднимающуюся воду и о том, как мы с Паппи поставили на реке указатель уровня. Она спросила про Рики, и я долго рассказывал ей про него.
Про краску я, конечно, забыл.
Свет мигнул, и все лампы снова загорелись. Дождь, однако, все еще продолжался, так что уходить из лавки никто и не подумал.
– А как там эта девочка Летчеров? - спросила Тэлли, бегая глазами по сторонам, как будто кто-то мог нас подслушать. Это было нашим с ней самым секретным секретом.
Я хотел было ответить, когда вдруг меня словно ударило: ведь брат Тэлли убит, а она об этом ничего не знает! Спруилы, вероятно, считают, что Хэнк сейчас уже дома, в Юрика-Спрингс, в их уютном маленьком покрашенном доме. И они через несколько недель увидятся с ним, даже скорее, если дожди будут продолжаться. Я посмотрел на нее и попытался что-то сказать, но все, что мне приходило в голову, были мысли о том, какой шок она испытает, если я скажу ей, о чем сейчас думаю.
Я просто обожал Тэлли, несмотря на все ее капризные перемены настроения и ее секреты, несмотря на ее странные делишки с Ковбоем. Ничего не мог с собой поделать, так она мне нравилась. И я не мог причинить ей такую боль. От одной мысли о том, чтобы проболтаться, что Хэнк мертв, у меня начинали трястись колени.
Я запинался и бормотал что-то и вообще уставился в пол. Мне вдруг стало холодно и страшно. «Ладно, еще увидимся», - едва сумел я произнести и тут же отступил в другую часть лавки.
В перерыве между дождями лавки все опустели. Народ хлынул по тротуарам к своим машинам и грузовикам. Облака были по-прежнему темные, и мы хотели добраться до дому до того, как сверху снова польет.
В воскресенье небо было серым и все затянуто облаками, и отец решил, что вряд ли стоит рисковать промокнуть в кузове пикапа, едучи в церковь. Кроме того, наш пикап был не совсем непромокаем, и на женщин, сидящих в кабине, обычно капало, если шел хороший дождь. Мы редко пропускали воскресные молебствия, но угроза дождя иногда удерживала нас дома. Последние месяцы мы посещали службы регулярно, так что, когда Бабка предложила позавтракать попозднее и потом послушать радио, мы быстро согласились. Баптистская церковь «Бельвю» была самой большой в Мемфисе, и службы из нее транслировались по радио на канале Эйч-би-кью. Паппи не очень нравился их проповедник, он считал его слишком либеральным, но мы тем не менее с удовольствием его слушали. Да и хор у них был большой, человек сто, стало быть, на восемьдесят больше, чем в баптистской церкви Блэк-Оука.