Они пожали руки и распрощались у входа в «Фельтринелли», одного из многих книжных магазинов университетской части города. Из-за угла возник Луиджи и приветствовал Марко обычным теплым «buon giorno». Время ленча?
– Certamente. – Конечно.
Совместные ленчи стали в последнее время не столь частыми, и Марко чаще обедал в одиночестве, сам управляясь с меню и заказом.
– Но trovato un nuovo ristorante. – Я нашел новый ресторан.
– Andiamo. – Пошли.
Было совершенно неясно, чем занят Луиджи целыми днями, но не оставалось сомнений, что он часами прочесывает город в поисках все новых ресторанов, кафе и тратторий. Они нигде еще не ели дважды.
Они прошли по какой-то узкой улице и вышли на улицу Независимости. Говорил в основном Луиджи – на очень медленном, точном и выверенном итальянском. Как только оказывался в обществе Марко, то сразу же забывал об английском.
– Франческа сегодня не сможет с вами заниматься, – сказал он.
– Почему?
– У нее экскурсия. Вчера ее пригласили поработать с австралийскими туристами. Скажите, она вам нравится?
– Она должна мне нравиться?
– Ну, это было бы замечательно.
– Она не очень-то теплая и пушистая.
– Но она хороший учитель?
– Отличный. Ее великолепный английский вдохновляет меня на подвиги.
– Она говорит, вы очень добросовестный и приятный человек.
– Я ей понравился?
– Да, как ученик. Вы находите ее привлекательной?
– Большинство итальянок привлекательны, и Франческа тоже.
Они свернули на узкую улочку Джото, и Луиджи указал на кафе прямо перед ними.
– Здесь, – сказал он, и они остановились у входа в «Франко Росси». – Я здесь еще не был, но, говорят, тут очень хорошо.
Их приветствовал сам Франко, широко улыбаясь и раскинув руки. На нем был стильный темный костюм, отлично сочетавшийся с густой седой шевелюрой. Он взял их пальто и заговорил с Луиджи, как со старым знакомым. Луиджи называл чьи-то имена, и Франко одобрительно кивал. Они выбрали столик у окна.
– Наш лучший, – ухмыльнулся Франко. Марко огляделся и плохих столиков не обнаружил.
– Закуски у нас отменные, – сказал Франко, чуть стесняясь, словно ему неловко было хвастаться своей кухней. – Сегодня я выбрал бы салат из тонко нарезанных грибов. Лино добавляет в него трюфели, пармезан и несколько ломтиков яблок... – В это мгновение слова Франко стали неслышимы, потому что он целовал кончики своих пальцев. – Потрясающе, – сказал он с закрытыми глазами, точно предавшись грезам.
Они дали согласие на этот салат, и Франко ушел встречать следующих посетителей.
– Кто такой Лино? – спросил Марко.
– Его брат, шеф-повар. – Луиджи макнул кусок тосканского хлеба в чашечку оливкового масла. Подошел официант, спросил, какое вино они предпочитают.
– Что-нибудь из красных, местных, – сказал Луиджи.
Возражений не последовало. Официант ткнул карандашом в карту вин.
– Возьмите «Лиано» из Имолы. Это просто фантастика.
Он даже присвистнул, как бы подкрепляя эту оценку. Луиджи не стал спорить.
– Попробуем.
– Мы говорили о Франческе, – сказал Марко. – Ее что-то тревожит. У нее какие-то неприятности?
Луиджи снова макнул хлеб в оливковое масло и сунул в рот изрядный кусок, раздумывая, насколько откровенным должен быть ответ.
– У нее нездоров муж, – сказал он.
– У нее есть дети?
– Кажется, нет.
– А что с ее мужем?
– Он очень болен. Он старый человек. Я его никогда не видел.
Вернулся синьор Росси, чтобы порекомендовать им что-то еще, хотя в этом не было необходимости. Он объяснил, что тортеллини у них – лучшие в Болонье, а сегодня они просто несравненны. Лино готов прийти из кухни и лично это подтвердить. После тортеллини он рекомендовал бы филе из телятины с трюфелями.
В течение двух с лишним часов они следовали советам Франко, а потом кое-как выползли с набитыми желудками на улицу Независимости и приступили к обсуждению послеобеденной сиесты.
* * *
Он случайно встретил ее на площади Маджоре. Он потягивал эспрессо за столиком на тротуаре, превозмогая холод на ярком солнце, после того как после тридцатиминутной прогулки увидел маленькую группу светловолосых синьоров, выходивших из палаццо Комунале, городской ратуши. Впереди шла знакомая худая стройная женщина с вздернутыми плечами, прямой походкой и темными волосами, выбивавшимися из-под малинового берета. Он положил на столик один евро и направился к ним. У фонтана с Нептуном он пристроился позади группы – всего десять человек – и принялся слушать Франческу, выступавшую в роли гида. Она рассказывала, что гигантское воплощение римского бога морей было создано неким французом в течение трех лет – с 1563-го по 1566-й. Скульптуру заказал епископ, желавший облагородить город в угоду папе римскому. Легенда гласила, что, приступая к работе, этот француз беспокоился из-за наготы Нептуна и послал рисунок в Рим для одобрения. Папа написал в ответ: «Для Болоньи годится».
Франческа в присутствии туристов казалась чуть более оживленной, чем в обществе Марко. В голосе слышалось больше энергии, она чаще улыбалась. На ней были стильные очки, делавшие ее лет на десять моложе. Прячась за спинами австралийцев, он долго смотрел и слушал, оставаясь незамеченным.
Она объясняла, что фонтан с Нептуном является ныне одним из самых известных символов города и, наверное, самым популярным местом, на фоне которого фотографируются туристы. Из всех карманов тотчас были извлечены камеры, и туристы принялись снимать друг друга. В этот момент Марко придвинулся ближе и встретился с Франческой глазами. Увидев его, она улыбнулась и тихо сказала:
– Buon giorno.
– Buon giorno. He возражаете, если я присоединюсь? – спросил он по-английски.
– Увы. Экскурсия почти закончилась.
– Ладно. Может, пообедаем?
Она оглянулась, будто совершала нечто недопустимое.
– Ради занятий, и ничего больше, – сказал он.
– Простите, нет, – произнесла она, глядя за его спину на базилику Святого Петрония, а затем добавила: – Видите маленькое кафе на углу, рядом с церковью?.. Встретимся там в пять и позанимаемся часок.
– Va bene.
Экскурсия продолжилась в нескольких шагах от палаццо Комунале, где Франческа остановила туристов у трех заключенных в раму витрин с черно-белыми фотографиями. Урок истории сводился к тому, что в годы Второй мировой войны сердце итальянского Сопротивления находилось в Болонье и вокруг нее. Болонцы ненавидели Муссолини, его приспешников и немецких оккупантов и потому решительно ушли в подполье. Нацисты прибегали к жестоким репрессиям – они придерживались правила, что за одного убитого немца будут расстреливать десять итальянцев. В ходе пятидесяти пяти карательных операций в Болонье и окрестностях они убили тысячи молодых итальянских бойцов. Их имена и лица навечно запечатлены на стене памяти.