— Сколько лет было девочке? — спросил я.
— Что? А... восемь... около этого... не знаю.
Алисия опустилась на колени возле Миранды, чтобы ее утешить. Ее собственное лицо снова было бледным и напряженным. Я взял листок, развернул его и прочел неуклюже отпечатанное послание:
«Твой ребенок у нас. Позвони своему старику. Пусть едет домой. Мы скажем ему, чего мы хотим. Никому ничего не рассказывайте, если хотите, чтобы ваш ребенок к вам вернулся. Не обращайтесь в полицию, иначе мы наденем ему пластиковый мешок на голову. Усекла?»
Я выпустил бумажку.
— Сколько Доминику лет? — спросил я.
— Три с половиной, — ответила Миранда.
Миранде было двадцать шесть. У нее были длинные белокурые волосы, расчесанные на прямой пробор, и при других обстоятельствах она могла бы показаться красивой. Она все еще была в купальнике и махровом халате поверх него, ноги ее были в пляжном песке. Распухшие от слез глаза потускнели, словно затянутые пленкой, будто это могло оградить ее от страшной реальности. Она размахивала руками, словно для нее совершенно немыслимо было не делать хоть что-нибудь.
По привычке я носил с собой плоский футляр вроде портсигара, где, кроме прочего, лежали кое-какие таблетки. Я вынул футляр, открыл его и достал полоску таблеток в фольге.
— Выпейте одну, — сказал я, наливая в стакан воды и выдавливая таблетку из обертки.
Миранда покорно проглотила таблетку.
— Что вы ей дали? — спросила Алисия.
— Транквилизатор.
— Вы все время с собой их носите? — недоверчиво спросила она.
— Почти, — кивнул я. — Транквилизаторы, снотворное, аспирин, сердечные таблетки. На случай первой помощи.
Миранда выпила всю воду.
— У них в отеле есть служба сервиса? — поинтересовался я.
— Что? — рассеянно спросила она. — Да, наверное... Они скоро принесут ужин для Доминика. — Эта мысль снова заставила ее разрыдаться. Алисия обняла ее с совершенно расстроенным видом.
Я позвонил в службу сервиса, заказал крепкий, насколько только возможно, чай на троих. Печенье? Да, конечно. Уже несут, ответили мне. Вскоре в дверях появилась горничная с подносом. Я взял у нее поднос и поблагодарил за заботу.
— Миссис Неррити, выпейте, — сказал я, ставя поднос и наливая ей чаю. — И поешьте печенья. — Я налил чаю для Алисии. — Вы тоже выпейте, — сказал я.
Они совершенно автоматически ели и пили. Транквилизатор, кофеин и карбогидрат постепенно начали оказывать влияние на Миранду, боль притупилась, и она смогла описать то, что случилось.
— Мы сидели на песке... с ведерком и совком... строили замок. Он так любит строить замки... — Она замолчала и сглотнула комок в горле, слезы потекли по ее щекам. — Песок был мокрым, и я оставила наши вещи на гальке... полотенца, пляжный стульчик, коробку с ленчем из отеля, игрушки Доминика... Был чудесный жаркий день, без обычного ветра... я пошла посидеть на стульчике... я все время смотрела за ним, он был всего в тринадцати ярдах от меня... даже меньше, меньше... он сидел на корточках, играл с ведерком и совочком, строил замок... Я все время на него смотрела, правда, — ее голос сорвался на тонкий плач. Чувство вины, страшное и жестокое, снова пронзило ее.
— На берегу было много народу? — спросил я.
— Да, да... было так тепло... Но я смотрела на него, я все время его видела...
— И что случилось?
— Лодка...
— Что за лодка?
— Лодка загорелась. Я посмотрела на нее. Все смотрели. А затем... когда я обернулась... его там не было. Я не испугалась. Ведь и минуты не просило... я подумала, что он пошел посмотреть на лодку... я стала искать его... а затем подошла девочка и протянула мне записку... я прочла...
Воспоминание о том страшном мгновении накрыло ее волной. Чашка и блюдце задрожали у нее в руках, и Алисия забрала их.
— Я все кричала, звала его... бегала по берегу... я не могла поверить... ведь всего минуту назад я его видела... затем я пришла сюда... не знаю, как добралась... я позвонила Джону... бросила все вещи на пляже... на берегу...
— Когда будет высокий прилив? — спросил я.
Она непонимающе уставилась на меня — Этим утром... прилив только что ушел... песок был весь мокрый...
— А лодка? Где была лодка?
— На песке.
— Что это была за лодка? — спросил я.
— Прогулочный ялик, — растерянно сказала она. — Но при чем тут он?
Тут миллион прогулочных яликов.
Только вот этот миллион прогулочных яликов не загорается как раз тогда, когда похищают маленького ребенка. Весьма невероятное совпадение.
— Вы обе попейте-ка еще чаю, — сказал я. — Я схожу вниз и принесу с пляжа вещи. Затем позвоню мистеру Неррити...
— Нет, — забормотала Миранда. — Не надо! Не надо!
— Но мы должны.
— Он так разгневан, — жалобно сказала она. — Он... разозлен. Говорит, что... что я виновата... вы его не знаете... я не хочу с ним разговаривать... я не могу...
— Ладно, — сказал я. — Позвоню из другого места, не из этой комнаты. Вернусь быстро, как смогу. Вы вдвоем справитесь?
Алисия кивнула, хотя ее и саму трясло. Я спустился вниз и нашел телефон, втиснутый в закуток в холле у входа.
По телефону Джона Неррити ответил Тони Вэйн.
— Ты один? — спросил я.
— Нет. А ты?
— Да. Как дела?
— Бандиты сказали, что он получит ребенка в целости и сохранности... при определенных условиях.
— И каковы условия?
— Пять миллионов.
— Господи Иисусе! — воскликнул я. — А у него есть пять миллионов?
— Отель в Брикуотере был достаточно приличным местом, но отнюдь не тем, где живут миллионеры.
— У него есть лошадь, — прямо сказал Тони.
Лошадь. Ординанд, победитель в Дерби.
— Ординанд? — спросил я.
— А ты без дела не слоняешься. Да, Ординанд. Бандюги хотят, чтобы он тотчас же его продал.
— Как они ему об этом сказали?
— По телефону. Никаких записей, конечно же, пока нет. Он говорит, что это был грубый голос, сплошной сленг. Агрессивный. Угрожал.
Я рассказал Тони об отпечатанном письме.
— Тот же тип речи?
— Да. — Тони редко когда удерживался, чтобы не послать по матери то или это, так что подобная сдержанность всегда вызывала удивление. На самом деле он просто редко срывался в присутствии клиента. — Насколько я понимаю, эта лошадь — главное, чтобы не сказать единственное, имущество мистера Неррити. Он... м-м-м...